а все таки было бы хорошо чтоб в людях жила отвага слушать песня
Отважная песня
«Песне ты не скажешь до свиданья. «
Соль хватая пригоршней, скажу вам, друзья:
Жить без песни хорошей на свете нельзя.
Чтобы мир стал добрей и чудесней –
Обращаемся к песне.
Если к стенам ползёт неприятеля рать,
Начинаем «Отваги» мотив напевать.
Пусть подхватит и бомж, и бродяга
Эту песню «Отвага».
Попадай смело в ноты! Душа пусть поёт.
Цепи вражьи отважный куплет разорвёт.
Пой в Хамовниках, стройся на Пресне!
С нами храбрая песня.
Пусть «Отваги» совсем незатейлив мотив.
Сохранились слова. Из «Орлёнка» призыв
Лучше клятвы, сильнее присяги
Те куплеты «Отваги».
Вылезай из квартир! Выходи во дворы!
Пламенеющих сердцем сливайтесь, хоры!
Есть хороший рефрен у куплета:
Наша песня не спета,
Наша песня не спета.
Отвага
(орлятская песня)
А знаете, было бы хорошо,
Чтоб в людях жила отвага,
Чтоб каждый по городу гордо шёл,
А сбоку висела шпага.
Тогда б не бросали на ветер слов
Без должного основанья,
И было бы меньше клевентников,
Болтающих на собраньях.
Тогда б, если надо, каждый смог,
Вломившись в дверь без доклада,
С обидчиком честно скрестить клинок
И твёрдость мужского взгляда.
Как сладко за подленькое словцо,
За лживую опечатку,
Врагу в перекошенное лицо
Достойно швырнуть перчатку.
А честь и отвага имели б вес,
И сдержанный блеском шпаги,
Никто бы без очереди не лез,
Тыча свои бумаги.
А всё-таки было бы хорошо,
Чтоб в людях жила отвага,
Чтоб каждый по городу гордо шёл,
А сбоку висела шпага.
12 июля – день рождения «Орлёнка».
Отзовитесь, орлята!
Асадов-Трусиха
И. Кобзев
А все-таки было бы хорошо,
Чтоб в людях жила отвага,
Чтоб каждый по городу гордо шел,
А сбоку висела шпага.
И пусть бы любой, если надо, мог,
Вломившись в дверь без доклада,
С обидчиком честно скрестить клинок
И твердость мужского взгляда.
Как сладко за подленькое словцо,
За лживую опечатку
Врагу в перекошенное лицо
Надменно швырнуть перчатку!
Тогда не бросали б на ветер слов
Без должного основанья,
И было бы меньше клеветников,
Болтающих на собраньях.
А совесть и гордость имели б вес,
И, сдержанный блеском шпаги,
Никто бы без очереди не лез,
Тыча своей бумагой.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Игорь Кобзев. Любимые стихи ( 11 ). Часть 1
***
Ночной фарватер лампочки зажёг.
Москва-река блестит в вечернем платье.
Речной трамвай, как белый утюжок,
Морщинки волн неторопливо гладит.
Плывут, обнявшись, двое над водой,
Над зыбкими цветными зеркалами,
И ночь им шепчет лунной красотой
Всё то, что им не выразить словами.
И мне знакома шаткая скамья,
И этот плёс, и даже эта лунность.
Не знаю чья — чужая иль моя —
В июньский сумрак уплывает юность.
Сбежать бы снова с резвостью юнца —
Рука в руке — к реке, напропалую!
И плыть вдвоём — до ночи, до конца,
До Кунцева,
до первых поцелуев.
— Ты солгала мне?
— Нет! Никогда!
— Правду, правду скажи!
С тех пор мне запомнилось навсегда,
Какие глаза у лжи.
А всё-таки было бы хорошо,
Чтоб в людях жила отвага,
Чтоб каждый по городу гордо шёл
И сбоку болталась шпага!
И пусть бы любой, если надо, мог,
Вломившись в дверь без доклада,
С обидчиком честно скрестить клинок
И твёрдость мужского взгляда.
Как сладко
за подленькое словцо,
За лживую опечатку
Врагу в перекошенное лицо
Надменно швырнуть перчатку!
Тогда б не бросали на ветер слов
Без должного основанья
И стало б поменьше клеветников,
Болтающих на собраньях.
А совесть и гордость имели б вес.
И, сдержанный блеском шпаги,
Никто бы без очереди не лез,
Тыча свои бумаги.
Мне бы отыскать себе девчонку,
Чтоб была бы гибкой как лоза,
А к другим не гнулась!
И в сторонку
Не косила хитрые глаза!
Мне бы надо милую такую,
Чтоб, не запирая на засов,
Мог её оставить, не ревнуя,
Среди самых ловких удальцов.
Чтобы – кто за ней ни увивался,
Кто б пробиться к сердцу ни хотел, –
Я б ходил, спокойно улыбался
И своих соперников жалел;
И в гостях, в театре или в клубе,
Стоя, отвернувшись,
в стороне,
Чувствовал, что любит, очень любит,
Очень нежно тянется ко мне!
Ослепительней кристалла,
Целомудренней, чем лед,
Лебедь белая блистала
Над зеркальной гладью вод.
Для неё, лилейно белой,
Загорался ясный день,
И задеть ее не смела
Даже крохотная тень.
И, конечно, черный лебедь
Зря мечтал о ней, чудак,
Наплывая в чистом небе
Как ночной внезапный мрак.
Ты всё ворчишь: «Какой туман лежит!
Всё дождь и дождь, на улицу не выйдешь. »
— Помилуй бог, да можно ли так жить,
Когда ты свет сквозь сумерки не видишь!
А я люблю, как мандолинит дождь,
Люблю, когда сквозь тусклое ненастье,
Сквозь шум листвы и занавески дрожь
Дохнёт вдруг светлым дуновеньем счастья.
Дождь для меня — лохматый дирижёр.
Едва взмахнёт он палочкой своею —
Всё лучшее, хранимое душой,
Овладевает памятью моею.
Сквозь дождь я вижу тысячу чудес:
Земля душистым маревом сочится,
А мы вдвоём несёмся через лес,
И дождь, как гость, в стекло реки стучится.
Давно промок непрочный целлофан.
Что за беда? Ведь дождик не навеки.
Зато так сладко, сладко целовать
Все в капельках светящиеся веки.
И вправду, так и светятся
Два солнца из-под век.
Дивлюсь. Не часто встретится
Счастливый человек!
А тут всех наших суженых
Война взяла к себе.
Вот и жила без мужа я,
Не радуясь судьбе.
Ну ладно, Что же делать-то?
Чем скрасить маету?
Взяла в детдоме деточку,
Чужую сироту.
Ну, стало быть, мы с дочкою
Живём себе ладком.
Как вдруг велят мне: срочно, мол,
Явиться в исполком!
О господи! Согласна ли?
Бог видит: я не прочь!
Ведь вон какой прекрасною
Я им взрастила дочь!
И тут они, молодчики,
Нагрянули в мой дом:
Учительницы, лётчики,
Ветврач да агроном.
Все ласковые самые.
Добрее не сыскать:
Уж с первой встречи «мамою»
Меня все стали звать!
Теперь скучать мне некогда:
То, глядь, подарки шлют,
То сами в праздник съедутся,
То в гости призовут.
***
В кафе, где стены с зеркалами,
Где грохот джаза дразнит плоть,
В углу валялся под ногами
Ржаной поджаристый ломоть.
Корить кого-нибудь нелепо
За то, что мир разбогател
И что кусок ржаного хлеба
Никто поднять не захотел.
Но мне тот хлеб, ржаной, «немодный»,
С обидой тихо проворчал:
«Забыли, чай, как в год голодный
Я всю Россию выручал?!
Когда война в дома ломилась,
И чёрный ветер мёл золу,
Тогда небось во сне не снилось,
Чтоб хлеб валялся на полу!
Добро, что люди сыты ныне,
Что столько праздничных судеб.
Но, как заветные святыни,
Нельзя ронять на землю хлеб».
По садам, по тихим перелескам,
С лунным блеском, птичьим переплеском
Майская метелица прошла.
И в пылу весеннего задора
Сохнущая вишня у забора
Напоследок буйно зацвела.
Не смущаясь возрастом закатным,
Вся оделась жемчугом окатным,
Чтобы надивиться не могли.
Ветерок играет в белой чёлке,
Меж густых ветвей пируют пчёлки,
И гудят небритые шмели.
А в саду, раскидистом и пышном,
Молодые вишни еле слышно
Шепчутся губами лепестков.
Суд рядят над старою соседкой,
Называют «праздной пустоцветкой»,
Говорят: «Не даст она плодов!»
Для чего над старою злословить?
Молодость не ветром унесло ведь.
Час заката к каждому придёт.
Жизни срок ненадолго даётся.
Хорошо, что вишня не сдаётся,
Хорошо, что всё-таки цветёт!
***
Звуки вальса, как морские чайки,
Падали и подымались вверх.
Гости были влюблены в хозяйку,
Нам она казалась лучше всех.
В комнате звенело и сверкало,
Абажур качался над столом.
Вспыхивали искорки бокалов.
Кто-то с кем-то спорил о Толстом.
И, возможно, не было б вопросов,
И не нужно было бы грустить,
Если б я с потухшей папиросой
Не зашёл на кухню прикурить.
Я увидел, что, пока мы сами
Шумным спором были заняты,
Мать-старушка с сонными глазами,
Сгорбившись, стояла у плиты.
Я был лишним на такой пирушке.
Сколько помню, с самых малых лет
Я ломал красивые игрушки,
Если в них разгадывал секрет.
Веря в настоящее веселье,
Я искал отзывчивых людей.
Я ушёл, укутавшись шинелью,
Слушать шум московских площадей.
***
Я в шахматы играл со Счастьем.
Рассчитывая каждый ход,
Я, как большой, искусный мастер,
Послушных пешек вёл вперёд.
Я горд был, что мои фигуры
Ряды противника теснят.
Но счастье становилось хмурым
И отворачивало взгляд.
И понял я: плохой я мастер!
Здесь трудно всё предугадать.
Чтоб выиграть улыбку Счастья,
Порою надо проиграть!
***
Мне бы отыскать себе девчонку,
Чтоб была бы гибкой как лоза,
А к другим не гнулась!
И в сторонку
Не косила хитрые глаза!
Мне бы надо милую такую,
Чтоб, не запирая на засов,
Мог её оставить, не ревнуя,
Среди самых ловких удальцов.
И в гостях, в театре или в клубе,
Стоя, отвернувшись,
в стороне,
Чувствовал, что любит, очень любит,
Очень нежно тянется ко мне!
А все таки было бы хорошо чтоб в людях жила отвага слушать песня
Я не люблю кокетливых девчонок,
Что, чересчур довольные собой,
По танцплощадкам и по стадионам
Слоняются огромною толпой.
Наверно, начитавшись слишком много,
Я полюбил душою навсегда
Застенчивых, задумчивых и строгих,
Обидчивых и грустных иногда.
Такая маму не заставит гладить,
Над утюгом больную спину гнуть,
Чтоб вечером в особенном наряде
С веселою беспечностью блеснуть.
Такую не заманишь женихами,
Она всегда правдива и нежна.
… показать весь текст …
Шпага чести
А все-таки было бы хорошо,
Чтоб в людях жила отвага,
Чтоб каждый по городу гордо шел
И сбоку сверкала шпага!
И пусть бы любой, если надо, мог
Вломившись в дверь без доклада,
С обидчиком честно скрестить клинок
И твердость мужского взгляда.
Как сладко за подленькое словцо,
За лживую опечатку
Врагу в перекошенное лицо
Надменно швырнуть перчатку!
… показать весь текст …
Часто девушки обижаютс,
Мол, язык любви стал суров.
Парни ласковых слов стесняются
И совсем не дарят цветов.
И уж больно смешное зрелище,
Если кто-то взамен конфет
Среди прочих цветам неверящих
Всё ж решился купить букет.
Он несёт его, спрятав за спину,
Виновато глядит вокруг,
Словно что-то и впрям ужасное
По наивности сделал вдруг.
Те цветы подсказали б многое,
Почему ж мы стыдимся их?
… показать весь текст …
В кафе, где стены с зеркалами,
Где грохот джаза дразнит плоть,
В углу валялся под ногами
Ржаной поджаристый ломоть…
Корить кого-нибудь нелепо
За то, что мир разбогател
И что кусок ржаного хлеба
Никто поднять не захотел.
Но мне тот хлеб, ржаной, «немодный»,
С обидой тихо проворчал:
«Забыли, чай, как в год голодный
Я всю Россию выручал?!
… показать весь текст …
А все таки было бы хорошо чтоб в людях жила отвага слушать песня
А всё-таки было бы хорошо,
Чтоб в людях жила отвага,
Чтоб каждый по городу гордо шёл
И сбоку болталась шпага!
И пусть бы любой, если надо, мог,
Вломившись в дверь без доклада,
С обидчиком честно скрестить клинок
И твёрдость мужского взгляда.
Как сладко
за подленькое словцо,
За лживую опечатку
Врагу в перекошенное лицо
Надменно швырнуть перчатку!
Тогда б не бросали на ветер слов
Без должного основанья
И стало б поменьше клеветников,
Болтающих на собраньях.
А совесть и гордость имели б вес.
И, сдержанный блеском шпаги,
Никто бы без очереди не лез,
Тыча свои бумаги.
Обычно при любом
Владетельном князьке
Жил мудрый шут: с горбом,
В дурацком колпаке.
На долю горбуна,
Умевшего острить.
Была там власть дана:
Всю правду говорить!
Кривляясь и смеясь,
Он вслух мог произнесть
Чего не смел и князь:
Назвать – где грязь,
Где лесть.
Но истиной в речах
Он вызывал лишь смех.
А прочие, ловча,
Все также лезли вверх.
И помнил каждый плут,
Что надо век хитрить
Что «может только шут
Всю правду говорить»!
…Тут для меня суть в том:
Бывает до сих пор,
Считают шутовством
Правдивый разговор.
И манит, манит зов смычков
На площадь девушек веселых,
И прут на круг из кабачков
Гуляки в праздничных камзолах.
И среди них, смеясь хитро,
Вступает в город Мефистофель,
На шляпе яркое перо,
И хищный, ястребиный профиль.
Звенит его удалый смех,
Его глаза горят отвагой,
И он танцует лучше всех,
И лучше всех владеет шпагой.
Но не завидуйте ему:
Все это – лишь обман искусства,
А блеск и удаль ни к чему,
Когда в душе ни капли чувства.
И что ему с того, что он
Всех лучших девушек тревожит?
Кто в сердце нежности лишен,
Тот быть счастливым уж не может.
Не могу смотреть, как на арене,
Пыль бичом стреляющим гоня,
Дрессировщик ставит на колени
Нервного и нежного коня.
Как он, бедный, пятится и скачет,
Подавляя собственный позор,
Как он от толпы стыдливо прячет
Свой блестящий оскорбленный взор.
Лишь однажды в цирке – впрямь как в песне –
Конь порвал тугие удила
И при всех фасонистый наездник
Вылетел как пуля из седла.
Ахнул цирк, а конь стрелою в двери,
Сквозь контроль, в шумиху площадей,
Где текла, глазам своим не веря,
Жизнь, отвыкшая от лошадей.
Золотой попоною покрытый,
Рассыпая ржанья звонкий альт,
Конь летел и жаркие копыта
Целовали городской асфальт.
Мимо красноглазых светофоров,
Карим взором не косясь на них,
Мимо перепуганных шоферов,
Мимо обомлевших постовых.
Конь летел, неся свободы трепет,
С гордою, как вымпел головой.
А сквозь камни проступали степи,
Пахнущие скифскою травой.
На раскопках Помпеи,
В грудах пыльной работы,
Где гремели лопаты от зари до зари,
Обнаружились в пепле
Немые пустоты,
Отдаленно похожие на пузыри.
Неспроста нас волнует
Этих дней эпопея,
Неспроста она душу печально гнетет:
В сердце каждого есть вот такая ж Помпея,
С неразрытым запасом
Обгорелых пустот.
Враг отступал поспешно и постыдно.
Страдала спесь потрепанных господ.
Какой конфуз: бунтующее быдло,
Дикарский сброд – о, боже! – верх берет.
А где-то улыбался Тухачевский:
– «Дикарский сброд»?
Мерси! Не ожидал! –
И, в горнице задернув занавески,
Щекой к послушной скрипке припадал.
И над избой, каленой от мороза,
Над штаб-квартирой сабельных полков
Бравурные стаккато Берлиоза
Из-под смычка рвались до облаков.
Свинцовый цокот, посвисты ночные
Перебивал чарующий мотив
И чутко замирали часовые
И слушали, дыханье затаив.
Я рос в семье, где «Варшавянку» пели,
Где никогда не горбились в беде,
Где рядом с гордой выцветшей шинелью
Буденовка висела на гвозде…
Когда к нам в дом сходились вечерами
Друзья отца в ремнях и в орденах,
Я жадно слушал, затаив дыханье,
О конницах и бронепоездах…
Но стоило лишь тетушке из Курcка
Съязвить, задев их общий идеал,
Что, дескать, коммунистам чужды чувства, –
Ее у нас я больше не видал…
Когда отец мой стал седоголовым,
А я подрос – и мог его понять, –
Немногословно, строго и сурово
Он мне решил про юность рассказать.
И я тогда увидел близко-близко
Ту станцию, и дом его родной,
И девушку, соседку, гимназистку,
Почти как в песне с русою косой…
Отец мой знал: он ей совсем не пара.
Нелепо было б встретить их вдвоем:
Его в мазутной блузе кочегара
И в шелковом передничке ее.
Не для него мать штопала и шила,
Копила деньги, не спала всю ночь,
Не для него в гимназии учила
В губернском городе
свою гордячку дочь.
У девочки «прекрасные манеры»,
И, верно, не какой-то «вертопрах» –
Дворяне, молодые офицеры
Танцуют с ней мазурку на балах…
Один из них сказал отцу когда-то
(Отец был взят в путейский батальон).
– Не лезь в вагон,
собакам и солдатам
Вход в первый класс строжайше запрещен.
Но в мире переменчива погода!
И вот в поселок, где он жил и рос,
Весною восемнадцатого года
Примчал отца горячий паровоз.
Он прямо с фронта. Он окопом пахнет.
Он многое там понял на войне.
С малиновою ленточкой папаха
И маузер тяжелый на ремне.
Вернись теперь назад тот офицерик,
Отец ему за все бы отплатил!
Да, видно, дальний иностранный берег
Бродягу-эмигранта приютил.
Отец из школ вышвыривал иконы,
В атаках кровью истекал не раз,
На митингах провозглашал законы,
Не замечая чьих-то нежных глаз…
Бой человека делает упрямым,
Решительным, красивым, может быть,
В тот грозный год, я понимаю, мама,
Ты не могла отца не полюбить.
Я понимаю, почему так свято
Всегда-всегда у нас в кругу семьи
Хранят оружье, отмечают даты
И вспоминают старые бои!
Видать, не только пролитою кровью,
Не только бунтом против мира зла,
Но счастьем жизни,
первою любовью
Для многих революция была.