Лучше милосердие до безумия чем справедливость до жестокости
«Милость в раю, справедливость в аду, а на земле как получится»: Возможна ли справедливость?
К чему лучше стремиться в земной жизни? Возможна ли справедливая справедливость? Как не ввергнуть общество в кровавое противостояние в борьбе за справедливость?
Одному неглупому генералу приписывают мысль о том, что
если вы хотите всех перессорить, начните всех объединять.
Чрезмерное и не обращающее внимание на реальность человеческой жизни желание всех подружить, всех объединить, всех примирить — прямой путь к вражде, разъединению и непримиримости. Этот путь тем более пагубен, чем больше неразумных усилий будет в него вложено.
Перефразируя и перенеся эту мысль на понятие справедливости, можно утверждать, что
если вы будете требовать одинаковой для всех справедливости в человеческом обществе, то обязательно перессорите всех со всеми.
Есть ли какая-то справедливость вообще (для всех)?
Для одних справедливым будет одно, для других совершенно противоположное.
Одни считают, что за их труд платят слишком мало, другие уверены, что с их заработков берут слишком много налогов, третьи будут считать, что за такую зарплату несправедливо вообще работать, и платить налоги не собираются вовсе.
Упёртые оппозиционеры считают, что их несправедливо не пускают во власть. Хотя, с их точки зрения, они-то уж показали бы, как правильно править, не то что нынешние «пигмеи».
Хитрые, но непростые банкиры несправедливость видят в том, что им не отдают всех денег страны в управление. Уж они-то знают толк в деньгах лучше всех и выжали бы из них максимальную для себя прибыль.
Простые, но по-своему хитрые бедные могут видеть несправедливость в том, что им почему-то надо вообще работать. Или что им мало платят, часто совершенно без всякой зависимости от прилагаемых усилий.
А. Чубайс. Фото: www.globallookpress.com
Такие люди, как Чубайс, убеждены, что им должны быть благодарны все поголовно. И те, которых позвали участвовать в залоговых аукционах, и те, которых к ним не приглашали. Просто исходя из самоощущения своей реформационной «божественности», как отца-основателя «свободного рынка», сотворившего для страны несусветное «благодеяние».
Остальные преступники, уже сидящие по тюрьмам, вполне искренне могут верить в то, что их несправедливо осудили и зачем-то отправили отбывать сроки наказания. Хотя сами они либо невиновны и их подставили или оклеветали, либо преступления от них никак не зависели, а были «запрограммированы» жестокой социальной действительностью и совершены были под грузом непреодолимых обстоятельств.
Словом, сколько людей, столько и частных «справедливостей», полностью, абсолютно не согласуемых друг с другом без серьёзных социальных потрясений.
Христианский подход: три вида справедливости
Христианский подход к справедливости, как и само христианство, проповедующее Христа распятого, «для Иудеев соблазн, а для Эллинов безумие». Жертва во имя любви, самоограничение своих желаний современному миру непонятны и для многих прочитываются как «соблазн» и «безумие».
Святоотеческое понимание справедливости лучше всего изложено Преподобным Максимом Исповедником (580–662):
Люди, обладающие рассуждением Божественных вещей, разделяют справедливость на три вида: человеческую, ангельскую и Божественную. Что такое – человеческая справедливость? Это равное распределение чувственных благ мира сего и благожелательность к другим. Что такое – ангельская справедливость? Это щедрое одарение Божественным знанием. Что такое – Божественная справедливость? Это страдание за тех, кто впадает в грех.
Существенным целеполагающим ключом к характеристикам этих разных справедливостей у Преп. Максима является его следующее утверждение:
(Преп. Максим Исповедник. Три вида справедливости, или справедливость и суд).
Преподобный Максим Исповедник. Фото: pravoslavie.ru
Неодинаковое обхождение с неодинаковыми людьми
У недовольных реальной действительностью требования человеческой справедливости в отношении к самому себе чаще всего заканчиваются явной несправедливостью по отношению к окружающим. Причём самоощущение достигнутой справедливости у него самого будет прямо противоположно чувству несправедливости у окружающих его. Он доволен, остальные нет.
Проблема с пониманием справедливости приобретает тем более острую напряжённость, чем человеческое общество становится менее христианским по духу.
В связи с этим полезно выслушать рассуждения Ивана Ильина о корнях этих проблем.
Французская революция восемнадцатого века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы «равны» и будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться «одинаково»… Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для разрешения нашей основной проблемы. Ибо сущность справедливости состоит именно в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми.
Если бы люди были действительно равны, т. е. одинаковы телом, душою и духом, то жизнь была бы страшно проста и находить справедливость было бы чрезвычайно легко. Стоило бы только сказать: «одинаковым людям – одинаковую долю» или «всем всего поровну» – и вопрос был бы разрешён. Тогда справедливость можно было бы находить арифметически и осуществлять механически; и все были бы довольны, ибо люди и в самом деле были бы, как равные атомы, как механически перекатывающиеся с места на место шарики, до неразличимости одинаковые и внутренне и внешне. Что может быть наивнее, упрощённее и пошлее этой теории?
(Иван Ильин. Поющее сердце. Книга тихих созерцаний. О справедливости).
И. Ильин. Фото: vk.com
Справедливость при демократии слепа, как судебная Фемида
Справедливость в утративших христианское чувство обществах не различает человеческого лица, её глаза, как глаза судебной Фемиды, закрыты непроницаемой повязкой. Она не поднимается до христианской Милости и не способна различать человеческие индивидуальности, а слепо узаконивает уравнение всех.
А ведь люди имеют от рождения разный пол, мужской и женский, такие разные и такие взаимодополняющие человеческие воплощения. Каждому отмерено изначально неизвестное и разное количество лет земной жизни, в которые один умирает во младенчестве, другой в расцвете сил, а третий дряхлым стариком.
Одни прожигают свою жизнь бездумно, не заботясь о смысле жизни, зачастую ведя себя неотличимо от мира животных. Вторые посвящают себя ближним, отдают жизнь за Отечество, развивают полученные разнообразные дары до совершенства, становятся духовными подвижниками. Третьи, напротив, считают всех людей себе должными, всю окружающую действительность проклятой и все свои силы кладут на то, чтобы остальные люди были лишь орудиями в их руках.
Фото: Redshinestudio / Shutterstock.com
Одним словом, все люди бесконечно различны и не сводимы к формальным и уравнительным принципам демократической справедливости.
Кто отложит предрассудки и беспристрастно посмотрит на жизнь, — писал Иван Ильин, — тот скоро убедится, что люди неравны от природы, неравны по своей силе и способности, неравны и по своему социальному положению; и что справедливость не может требовать одинакового обхождения с неодинаковыми людьми; напротив, она требует неравенства для неравных, но такого неравенства, которое соответствовало бы действительному неравенству людей.
Справедливость настоящая не нуждается в равенстве. Равенство слишком примитивный и очень неточный инструмент достижения правды в обществе. Каждому человеку нужно своё, индивидуальное, не равное отношение. Детям не такое, как взрослым, больным не такое, как здоровым. Умным не такое, как глупым. Героям не такое, как трусам. Подвижникам не такое, как обывателям.
Безличная демократия не может дать подлинной справедливости. Демократия сужает пространство для личности, не доверяет ей, унифицирует и упрощает человеческую личность.
Настоящая живая справедливость может быть связана только с живой человеческой совестью, волей и любовью. Только человеческая личность способна культивировать справедливость, способную сопереживать, желать сократить на земле число невинно униженных или не по делам возвышенных.
Так же и власть может быть по-настоящему справедливой, только если, единолично возглавляемая нравственно развитой личностью, имеет возможность употреблять свою власть для достижения правды в обществе.
Настоящая справедливость это проявление евангельской любви, которая «долготерпит, милосердствует… не ищет своего… всё покрывает… всё переносит» (1 Кор.13:4–7).
Всякая другая революционная, социалистическая ли, либеральная ли «справедливость» ищет власти над людьми. Распаляет классовую ненависть, социальную зависть, призывает к уравнительной мести. И главное, не достигает никакого вожделенного равенства, потому что не может уничтожить саму человеческую жизнь — разнообразную, разноталантливую, разномощную, которую, сколько не клади в прокрустово ложе социальных экспериментов по поиску «окончательной справедливости», она всё равно рано или поздно взламывает эти искусственные границы. Сколько ни подстригай этот общественный «газон», он не остановится в своём свободном росте.
И ещё одно, о чём надо сказать в связи с поисками справедливости. Справедливость без милости бессмысленна. А формальное следование справедливости это путь к ссорам, противостоящим христианским убеждениям.
Преп. Паисий Святогорец. Фото: pravoslavie.ru
Интересен в связи с этим библейский пример, приводимый Преп. Паисием Святогорцем.
Когда пастухи Лота и Авраама стали ссориться из-за пастбищ, — говорит преподобный, — Авраам пошел к Лоту и сказал: «Негоже нам с тобой ссориться, ведь мы родственники. Какая сторона тебе больше по сердцу? Хочешь пойти направо или налево?». Лот хоть и отчасти, но поступил из человеческих побуждений, он выбрал Содом и Гоморру, потому что там были зелёные луга, хорошие пастбища для скота (Быт. 13:1—13). И какого же лиха ему потом довелось там хлебнуть! А Авраам, движимый Божественной справедливостью, желал доставить радость Лоту. То, что Лот поселился в лучшем месте, даже принесло Аврааму радость.
Чаще всего стремящиеся к сугубо человеческой «справедливости», добиваясь для себя преференций, оказываются в «Содоме и Гоморре», откуда потом мечтают убежать куда угодно.
Так что лучше надеяться на Милость в раю, оставив непременно желающим справедливости получить её сполна в аду, а в жизни устраиваться, как у кого получится, но не за счёт ближнего своего.
Блаженны милостивые, потому что они будут помилованы!
Милосердие выше правосудия
 |
Принцип христианского правосудия состоит в том, чтобы не столько покарать преступника, сколько помочь ему принести покаяние и исправиться.
Эти слова тронули Наполеона, и солдат был помилован. Милосердие выше правосудия — по такому принципу судили и российские присяжные до 1917 года.
Всё это вспомнилось мне в связи с острой дискуссией о введении ювенальной юстиции в нашей стране. А многие ли в России имеют представление о том, что такое ювенальная (от лат. Juvenalis — юный) юстиция, т. е. система правосудия для несовершеннолетних?
Сегодня происходит значительный рост подростковой преступности. По данным МВД, случаи противоправного поведения несовершеннолетних выявляются в два раза чаще, чем у взрослых, особенно — тяжких преступлений против личности. Детская преступность возросла за последние пять лет в полтора раза, число несовершеннолетних, задержанных за правонарушения, увеличилось почти вдвое, — их больше миллиона.
Создаётся впечатление, что с детской и подростковой преступностью в РФ никто по-настоящему не борется, государственные органы для работы с несовершеннолетними правонарушителями абсолютно неэффективны. Вот и решили внедрить ювенальную юстицию, — мол, работаем, стараемся.
В чём суть ювенальной юстиции? Выделяют правонарушения, совершаемые детьми и подростками, в отдельную категорию, которой занимаются судьи, психологи и юристы, специализирующиеся исключительно на «детском вопросе». Будут и ювенальные суды.
Приверженцы этой юстиции уверены, что она позволит понять причины, побудившие подростка совершить правонарушение и ответить на вопрос: опасен подросток обществу или нет?
Есть в ювенальной юстиции ещё одно важное направление: защита прав детей от жестокости взрослых. К сожалению, это явление получает всё большее распространение. Ювенальная юстиция предлагает детям сообщать о жестокости родителей в спецорганы, представители которых будут иметь право вмешиваться в жизнь семьи, а если посчитают нужным, то и забирать детей из семей. Это может крепко ударить и по добропорядочным родителям.
Протоиерей Александр Новопашин, президент Новосибирского благотворительного фонда «В защиту жизни нерождённых детей», настоятель собора Св. Александра Невского пишет: «Благодаря деструктивной деятельности развратителей, скрывающихся под маской добродетелей, целомудрие сегодня воспринимается как крупный недостаток, как следствие комплекса неполноценности, отставания в развитии. А ранние половые связи, то есть, иначе говоря, половое распутство, расцениваются как вполне нормальное, современное явление.
Конечно, родители пытаются вмешиваться, но часто безуспешно. Но даже при достойном воспитании всё равно существует опасность, исходящая от окружения ребёнка. «Худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15, 33). И вот в такой ситуации, если добропорядочные родители будут проявлять настойчивость, дети начнут жаловаться на них в специально создаваемые для этого в школах ювенальные службы, дескать, родители не дают нам жить, как мы хотим, они ущемляют наши права. Думаете, не начнут? Начнут! И если сами дети не додумаются до этого, им подскажут взрослые. Уже есть целые предприятия, которые финансируются зарубежными организациями и активно продвигают ювенальную юстицию в России и, безусловно, заинтересованы в том, чтобы все её механизмы были задействованы.
В независимой Латвии произошёл такой случай. Мальчик двенадцати лет украл зарплату у матери-одиночки и просадил её в компьютерном клубе. Мать, ещё не вооружённая европейским ювенальным опытом, вооружилась ремнём. На руке у подростка остался синяк, который заметила учительница. Мальчик говорил, что побили его за дело, но его мнение уже никого не волновало. Представители компетентных органов отправили мальчика из школы в интернат и возбудили дело о лишении матери родительских прав. Несчастная женщина ежедневно ходила к интернату и тщетно вымаливала разрешить ей свидание с сыном».
Протоиерей Александр Ильяшенко, настоятель Московского храма Всемилостивого Спаса считает, что главная опасность введения ювенальной юстиции в том, что она изначально строится на провокации преступления. Ребёнок знает, что его конфликт с собственными родителями найдёт поддержку со стороны закона, государства, и делает, что хочет.
Это ли не разрушение семьи, отчуждение детей от родителей, причём отчуждение государством?
В настоящее время в российском праве нет такого термина, как «ювенальная юстиция», «ювенальный суд». Но российские приверженцы ювенальной юстиции считают, что нам надо перенести западный «высокоэффективный и гуманный» опыт на нашу почву. Практика же показывает: многое из того, что за последние десятилетия мы переняли у «цивилизованных стран», не только не прижилось в России, но принесло нам много вреда.
Теперь, когда в обществе идут горячие споры о введении ювенальной юстиции, хочется спросить: на каких принципах она будет выстроена?Либерально-демократических, где всё продаётся и покупается, или на евангельских ценностях?
Принцип христианского правосудия состоит в том, чтобы не столько покарать преступника, сколько помочь ему принести покаяние и исправиться.
О тех, кто стоит у власти и пишет законы, Спаситель говорил: «Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их» (Мф. 23, 4).
Как судить отцов и матерей, если зачастую они попали в беду совсем не по своей вине? Общество, которое ставит своей целью получение прибыли любой ценой, — не имеет будущего. Закрываются заводы и фабрики, сотни тысяч здоровых людей оказываются без работы, вымирают деревни, пустеют малые города. Дети, которые остались без надлежащего попечения, не могут жить, не совершая правонарушений.
Человек, воспитанный на ценностях такой системы, своими благими намерениями мостит дорогу в ад. Живя без Бога, он утрачивает жизненные ориентиры. Задумайтесь! Нужно ли создавать «систему защиты детей», не основанную на христианских моральных нормах?
Изречения и афоризмы Ф. Ницше. Злая мудрость (9 стр.)
Кто изведал безнравственное в соединении с наслаждением – как человек, имевший сластолюбивую юность, – тот воображает, что добродетель должна быть связана со страданием. Кого, напротив, сильно терзали его страсти и пороки, тот мечтает найти в добродетели покой и душевное счастье. Поэтому возможно, что два добродетельных человека совсем не понимают друг друга.
Аскет делает из добродетели нужду.
Когда добродетель выспится, она встает более свежей.
Люди не стыдятся думать что-нибудь грязное, но стыдятся, когда предполагают, что им приписывают эти грязные мысли.
Как только благоразумие говорит: «Не делай этого, это будет дурно истолковано», – я всегда поступаю вопреки ему.
Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть.
Я ненавижу людей, не умеющих прощать.
Противоположностью героического идеала является идеал гармонической всеразвитости – прекрасная противоположность и вполне желательная! Но идеал этот действителен лишь для добротных людей (например, Гете).
Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя.
Стремление к величию выдает с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте.
Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них их опаснейшим врагом.
Покуда к тебе относятся враждебно, ты еще не превозмог своего времени: ему не положено видеть тебя – столь высоким и отдаленным должен ты быть для него.
Видеть и все же не верить – первая добродетель познающего; видимость – величайший его искуситель.
Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.
«Добро и зло суть предрассудки Божьи», – сказала змея. Но и сама змея была предрассудком Божьим.
«Религиозный человек», «глупец», «гений», «преступник», «тиран» – все это суть дурные названия и частности, замещающие кого-то неназываемого.
Можно с одинаковым успехом выводить свойства добрых людей из зла, а свойства злых людей из добра: из какого же контраста вывести самого Ларошфуко!
«Есть герои как в злом, так и в добром» – это совершенная наивность в устах какого-нибудь Ларошфуко.
Следует оберегать зло, как оберегают лес. Верно то, что вследствие редения и раскорчевок леса земля потеплела.
Зло и великий аффект потрясают нас и опрокидывают все, что есть в нас трухлявого и мелкого: вам следовало бы прежде испытать, не смогли бы вы стать великими.
Остерегайтесь морально негодующих людей: им присуще жало трусливой, скрытой даже от них самих злобы.
Мы находим у различных людей одинаковое количествострастей, впрочем по-разному поименованных, оцененных и тем самым разнонаправленных. Добро и зло отличаются друг от друга различной иерархией страстей и господством целей.
Почитание само есть уже страсть – как и оскорбление. Через почитание «страсти» становятся добродетелями.
Домогание есть счастье; удовлетворение, переживаемое как счастье, есть лишь последний момент домогания. Счастье – быть сплошным желанием и вместо исполнения – все новым желанием.
Толковать свои склонности и антипатии как свой долг – большая нечистоплотность «добрых»!
Стоит нам только на один шаг переступить среднюю меру человеческой доброты, как наши поступки вызывают недоверие. Добродетель покоится как раз «посередине».
Жестокость бесчувственного человека есть антипод сострадания; жестокость чувствительного – более высокая потенция сострадания.
Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для жестокости.
Где всегда добровольно берут на себя страдания, там вольны также доставлять себе этим удовольствие.
Если обладаешь волей к страданию, то это лишь шаг к тому, чтобы возобладать и волей, к жестокости, – именно в качестве как права, так и долга.
Посредством доброй воли к помощи, состраданию, подчинению, отказу от личных притязаний даже незначительные и поверхностные люди внешне делаются полезными и сносными. Не следует только разубеждать их в том, что эта воля есть «сама добродетель».
Прекраснейшие цвета, которыми светятся добродетели, выдуманы теми, кому их недоставало. Откуда, например, берет свое начало бархатный глянец доброты и сострадания? – Наверняка не от добрых и сострадательных.
У язвительного человека чувство пробивается наружу редко, но всегда очень громко.
Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как больной постелью: для выздоровления – и никак иначе.
Там, где дело идет о большом благополучии, следует накоплять свою репутацию.
«Не будем говорить об этом!» – «Друг, об этом мы не вправе даже молчать».
Бюргерские и рыцарские добродетели не понимают друг друга и чернят друг друга.
Моя третья человеческая мудрость в том, что ваша боязливость не делает для меня противным вид злых людей.
Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжелые слова и тяжелые ценности: «добро» и «зло» – так называется это приданое. И ради них прощают нам то, что живем мы.
Никто не знает еще, что добро и что зло, – если сам он не есть созидающий.
О, эти добрые! – Добрые люди никогда не говорят правды; для духа быть таким добрым – болезнь.
Есть старое безумие, оно называется добро и зло. Вокруг прорицателей и звездочетов вращалось до сих пор колесо этого безумия.
С насмешливой злобой смотрим мы на то, что называется «идеалами»; мы презираем себя лишь за то, что не всегда можем подавить в себе то нелепое движение чувства, которое называется идеализмом.
В ребенке вашем вся ваша любовь, в нем же и вся ваша добродетель.
Не будьте добродетельны свыше сил своих! И не требуйте от себя ничего невероятного!
Ходите по стопам, по которым уже ходила добродетель отцов ваших! Как могли бы вы подняться высоко, если бы воля отцов ваших не поднималась с вами?
Убивают не гневом, а смехом.
Добродетель есть наше великое недоразумение.
Мы по ту сторону добра и зла, но мы требуем безусловного признания святыни стадной морали.
Все добродетели, в сущности, не что иное, как утонченные страсти и повышенные состояния.
Сострадание и любовь к человечеству как известная степень развития полового влечения.
Справедливость как развитой инстинкт мести. Добродетель как удовольствие от сопротивления, воля к власти. Честь как признание сходного и равно могущественного.
Под «моралью» я понимаю систему оценок, имеющую корни в жизненных условиях известного существа.
Кто знает, как возникает всякая слава, тот будет относиться подозрительно и к той славе, которой пользуется добродетель.
Опираясь исключительно на добродетель, нельзя утвердить господство добродетели; когда опираются на добродетель, то отказываются от власти, утрачивают волю к власти.
Нужно защищать добродетель против проповедников добродетели: это ее злейшие враги. Ибо они проповедуют добродетель как идеал для всех; они отнимают у добродетели прелесть чего-то редкого, неподражаемого, исключительного, незаурядного – ее аристократическое обаяние.
Добродетель остается самым дорогим пороком: пусть она им и остается!
Кому добродетель достается легко, тот даже смеется над ней. В добродетели невозможно сохранить серьезность: достигнув ее, сейчас же спешат прыгнуть дальше – куда? В чертовщину.
Нужно связать порок с чем-нибудь явно мучительным так, чтобы заставить бежать от порока, с целью избавиться от того, что с ним связано.