Лучше убитыми быть чем полоненным
Зори над Русью (149 стр.)
28. УТРО НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ
Некошеные травы, начинающие по–осеннему буреть, роняли капли росы, когда их приминало конское копыто. Холодной росой брызгало на плечи, когда шелом задевал за ветку дуба.
Владимир Андреевич и воевода Боброк едут следом за Дмитрием. Владимир хмурится. Боброк спокоен.
На опушке Дмитрий остановил коня. Поравнявшись с ним, Владимир сказал так, чтоб ратники не услышали:
— Брат, не поздно еще передумать. На каждый наш меч у Мамая два, а ты сюда в дубраву сорок тысяч поставил. Почти четверть русских ратей без дела будет стоять.
Дмитрий смотрел не мигая, испытующе, потом глаза и губы его дрогнули улыбкой.
— Конечно, страшно так рать обессилить, а пуще всего сам князь Серпуховский боится, что сеча мимо пройдет. О том, Володя, не тревожься: в сече будешь. Я на совете малодушным сказал, что Засадный полк в дубраву ставлю, чтоб мосты и броды прикрыть, а по правде, так пропади они, мосты эти, пропадом.
— Да откуда? Не с тобой, с мурзами своими советовался Мамай.
Смеха в глазах Дмитрия как не бывало.
— Со времен Чингиса татары в битвах на охват идут, а здесь, на Куликовом поле, вся наука Чингисова ни к чему…
Дмитрий сорвал веточку и, покусывая листок, ждал, что еще скажет воевода, но Боброк замолк, словно ничего он и не говорил, словно только подумал вслух. Отбросив ветку, князь сказал сам:
Обняв и поцеловав сперва Владимира, потом Боброка, Дмитрий круто повернул коня и, роняя на себя росный дождь, выехал из дубравы. Владимир смотрел в густой, потревоженный скоком коня туман, вздыхал.
— Как не кручиниться? Что, если простоим зря?
— Не простоим! Будет нашим мечам работа. Увидишь, битва пойдет, как Дмитрий Иванович задумал.
А Дмитрий ехал мимо белозерских, ярославских, моложских ратей полка Левой руки. Увидев его, ближние воины поднимали крик, из тумана им откликались многоголосо. Дмитрий останавливал коня, говорил:
— Братья, одно помните: лучше нам убитым быть, чем полоненным быть! Стойте насмерть!
Не было у Дмитрия других слов, да и ратники не ждали от него шелков красноречия. Из уст в уста передавали его слова:
«Лучше убитым быть, чем полоненным быть! Лучше!»
Дмитрий ехал полками.
Едва подъехал к этому полку Дмитрий Иванович, а навстречу ему уже Ольгердович скачет.
— Брату Андрею ты под начало полк Правой руки дал, а меня позади Большого полка поставил. Печешься о здравии моем, княже, чтоб меня Мамай ненароком не обеспокоил. Люди биться будут, а мы. Изведусь я, твоего приказа дожидаясь, чтоб в битву вступить…
Ольгердович удивленно изломал тонкие брови. «Шутит, что ли? Нет, глядит строго, а слова, как прохладные капли росы, падают скупые, весомые».
Дмитрий отъехал на несколько шагов, остановил коня, крикнул из тумана:
«Лучше убитым быть, чем полоненным быть. «
— Ну, Большой воевода, вижу, полк ты поставил.
— Поставил, Дмитрий Иванович, бери полк под свое начало.
— Нет, Тимофей Васильевич, ты был воеводой Большого полка, ты им и в час битвы будешь.
Тимофей не стал скрывать радости.
— Спасибо за честь, княже господине! Стяг твой на высоком месте поставлен, отсюда все видно будет, дабы после битвы честить и жаловать храбрых и творить память по убиенным.
— Нет, воевода, нет! Если пойдем в битву с мыслью о милостях великокняжеских, быть нам побитыми. Ради Руси идем, и мне под знаменем великокняжеским не стоять.
Взгляд Дмитрия упал на боярина Бренка.
— Миша! Михайло Андреевич!
Бренко подошел. Дмитрий отстегнул алый плащ свой, накинул его на Бренка.
— Я в Сторожевой полк.
Бренко отстранил протянутый ему шлем.
— Я в твердой памяти. Сам посуди: полки расставлены, воеводы напутствованы, что мне под стягом делать? Вспомни, Миша, ты сверстник мой, тебя прошу как друга: стань под стягом.
— Или, как древние князья, сам в сечу дружины поведешь?
Слово печали о земле Русской
СЛОВО ПЕЧАЛИ О ЗЕМЛЕ РУССКОЙ.
Уже ведь братья невесёлое время настало. Кликнула Карна и Жля поскакала по русской земле, размыкивая огнь людям в пламенном роге. И восплакали русские жёны, и застонал братья Киев от горя, а Чернобыль от напастей. Тоска разлилась по русской земле, печаль обильная потекла среди земли русской. Худо времена обернулись, померк солнца свет, а древо не к добру листву сронило. Приуныли голоса, поникло веселье, трубят трубы городенские.
О, стонать Русской земле, вспоминая первые времена и первых князей!
Ярославна рано плачет в Путивле на забрале приговаривая: «О, ветр, ветрило! Разве мало тебе было под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, моё веселье по ковылю развеял?»
На Дунае Ярославнин голос слышится, кукушкой безвестной рано кукует: «Не буря соколов занесла за моря, за горы. Слетели сокола с отчего золотого престола: два солнца померкли, оба багряные столпа погасли и в море погрузились!»
О, Боян, соловей старого времени! Помнил он говорят, первых времён усобицы. Тогда пускал десять соколов на стадо лебедей и какую лебедь настигали та первой и пела песнь старому Ярославу, храброму Мстиславу иже зареза Редедю предъ пълки Касожскыи. Боян же братия, не десять соколов на стадо лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны воскладал, а они уже сами князьям славу рокотаху.
На Немиге снопы стелили из голов, молотили цепами булатными, на току жизни клали, веяли душу от тела. Немиги кровавые берега не добром засеяны, костьми русских сынов. Тогда по русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, трупы меж собою деля. Черна земля под копытами костьми была посеяна, а кровью полита, горем они взошли по Русской земле.
Светлое и тресветлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно, зачем же владыко, простёрло горячие свои лучи на воинов лады? В поле безводном жаждой им луки согнуло, горем им колчаны заткнуло.
Но уже померк солнца свет, уже дружину крылья птиц приодели, а звери кровь полизали. Тут кровавого вина недостало, тут пир закончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет трава от жалости, а древо с тоскою к земле преклонилось.
Что же сотворили вы моей серебряной седине! Уже горе ум полонило, а храброго войска не воскресить.
Что мне шумит, что мне звенит издалёка рано до зари?
Мы же песнь начнём по былям нашего времени, а не по замышлению Бояню.
Вот ветры, внуки Стрибога, веют с моря. Земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает, стяги говорят: половцы идут, со всех сторон русские полки обступили. Дети бесовы кликом поля перегородили, а храбрые русичи червлеными щитами. То было в те рати и в те походы, а такой рати не слыхано!
Уже соколам крылья подсекли саблями поганых, а самих опутали в путы железные. Уже Сула не течёт серебряными струями к городу Переяславлю и Двина болотом течёт под кликом поганых. Уже пересели русичи из золотого седля в седло рабское. Уныли цветы от жалости и древо с тоскою к земле преклонилось.
Долго ночь меркнет. Заря свет зажгла, туман поля покрыл, щёкот соловьиный уснул, говор галочий пробудился.
Что мне шумит, что мне звенит?
Ныне смутный сон видел. Этой ночью одевали меня чёрным саваном на кровати тисовой, черпали мне синее вино, с горем смешанное, сыпали мне жемчуг из пустых колчанов поганых толковин и нежили меня. Всю ночь с вечера серые вороны граяли на лугу и понеслись к морю.
О, Русская земля, ты за шеломянем еси!
На реке на Каяле тьма свет прикрыла: по русской земле рассыпались половцы, точно выводок пардусов и великое ликование пробудили в хиновах. А мы уже дружина невеселы.
Умолкли струны Бояновы, стих и плач Ярославны.
Вот уже заморские девы запели на берегу синего моря звеня русским золотом. Уже беду подстерегают птицы по дубравам, волки грозу накликают по оврагам, орлы клёкотом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленые щиты.
Встрепенулся Див, кличет на вершине древа, велит послушать земле незнаеме, Волге и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню. Дремлет в поле Траяново храброе гнездо! Не было оно в обиду порождено ни соколу, ни кречету, ни тебе, чёрный ворон, поганый половец, ни тебе Тьмутороканский идол.
На семнадцатом веке Траяна кинул Владимир жребий о девице ему милой. Хитростью опёрся на коней и скакнул ко граду Петра, коснулся древком золотого престола. Отскочил от них лютым зверем в полночь объятый синей мглой, урвал удачу в три попытки, расшиб славу Ярославу.
Что тому раны, дорогие братья, кто забыл честь и богатство, и отчий золотой престол, и своей милой жены свычаи и обычаи. Приуныли у городов забралы и веселье поникло.
Но сказал Владимир: «Помужествуем сами, прошлую славу себе похитим, а будущую сами поделим».
Расползлось по Русской земле мерзкое идолище, безобразит русских девочек, девушек и женщин. Опаивает, травит русских мальчиков, юношей и мужей. Сеет плевелы раздора и усобиц по земле Русской. Нашим именем, нашими руками разоряет идолище наши храмы и наши души.
Уходя ответа, идолище не марает рук своих, но в мошне его неумолчно звенят тридцать иудиных сребренников. Шакал рядится агнцем не затем, чтобы пасть козлом отпущения.
Мерзопакостный пришлец нахлебник чванится своим пустынным происхождением и с нескрываемым презрением косится на того, кто кормит его и одевает.
Ненасытный термит заполонил российские хоромы и точит, и пожирает сердцевину, оставляя нетронутой лишь оболочку. Но хватит ли сил у сохранившейся скорлупы, чтобы устоять под первым же порывом ветра?
Скользнул в поры русской души червь чесоточный и зудит, и беспокоит вольный русский дух.
Не силой, но обманом подлым принудило идолище гордого римлянина, таскаться к развалинам Иерусалима, чтобы в смиренном покаянии преклонять колена у разрушенного им капища.
Сыны Хамове мстят сыновьям Юпитера за разрушенный Иерусалим и брошенного в прах Яхве. Сиона тень вожделенно выжидает дня, когда в фундамент нового капища Соломона, бросит кости последнего римлянина.
А наши знамёна врозь развеваются!
Братья и дружина! Лучше убитым быть чем полонённым быть; так сядем братья, на борзых коней да посмотрим на синий Дон. Хочу копьё преломить о край поля половецкого, с вами русичи, хочу шлемом испить из Дона.
Здравы будьте князья и дружина, борясь за православных против полков поганых!
Князьям слава и дружине!
О, Сергий Радонежский да святится имя твое, благослови и
Лучше убитыми быть чем полоненным
Татаро–монгольское иго налегло на Русь почти за полтора столетия до Куликовской битвы и было окончательно сброшено спустя целое столетие после нее. И все же для современников и для потомков 1380 год, год неслыханной битвы за Доном, стал крупнейшей вехой в истории русского народа.
Поэты XIV — XV веков складывали вдохновенные поэмы о Задонщине, историки спустя восемь десятков лет отсчитывали годы от битвы за Доном, как от новой эры.
В тягостное время татарщины, когда баскаки увозили последние запасы, уводили пленных в Орду, когда разрушались и горели города, люди, дома, библиотеки, русские люди любовно сберегали память о лучших временах Киевской Руси. Тогда еще сияли золотом своих теремов такие города, как Киев, Чернигов, Рязань, Переславль, тогда Русь шла одним путем с передовыми странами Европы и вызывала восхищение приезжих иноземцев; тогда не перевелись еще богатыри на Руси, отражавшие половцев и прокладывавшие далекие пути через Дикое поле в сказочные страны Востока…
Теперь, в XIV веке, готический Запад, не знавший обескровливающих татарских грабежей, ушел далеко вперед, его искусство вступило в тревожное «треченто», предвещающее конец средневековья, а разоренная Русь задыхалась в дыму усобиц и набегов.
Русскому народу оставались только воспоминания о величественном прошлом. И народ бережно хранил и былины, и «Повесть временных лет», и «Слово о полку Игореве», откуда черпал осуждение усобиц.
Сопоставление прошлого с безрадостным настоящим заставляло с тревогой думать о будущем: если продлится татарское иго, если не прекратятся ослабляющие Русь кровавые усобицы, то какая глубина падения ожидает русские земли? И вот, опережая жизнь, но вытекая из живой действительности, в умах русских людей XIV века рождается смелая, ведущая вперед мысль: нужно сплотиться, как встарь, нужно сбросить с себя унизительное иго завоевателей.
Эта мысль о настоятельной необходимости борьбы за будущее и привела русских на Куликово поле.
Сознание своей правоты, благородство цели и непоколебимая твердость духа дали победу нашим войскам над несметной армией Мамая.
М. А. Рапов посвятил свой роман «Зори над Русью» интереснейшей эпохе объединения русских сил при Дмитрии Донском и первой победы над татарами.
Автор сумел проникнуть в древнюю жизнь и показать ее читателю во всем ее многообразии и своеобычности. Не поучая читателя, не подавляя его выписками из исторических трудов, автор при посредстве своих героев и серии жизненных ситуаций раскрыл основное в истории замечательного XIV столетия.
Академик Б. А. Рыбаков
Повесть лет, приведших Русь на Куликово поле
Лесная бескрайная дремучая ширь русской земли.
На закате догорает холодная полоска зари, над ней — тяжелые, осенние тучи.
Глухо стучат копыта по кочковатой, прихваченной первым морозцем земле, усыпанной поверх мхов опавшими листьями.
Семка Мелик торопит коня: приедешь поздно — закроют городские ворота — ночуй в слободе. Семке не до зловещих закатов, горящих над Русью, и печаль неволи татарской ему неведома: он молод и весел, скачет на добром коне гонцом к князю Дмитрию Костянтиновичу Суздальскому, и пусть там, в вершинах столетних елей, плачет студеный ветер, пусть рвет он сердито клочья зеленой, лешачьей бороды, мшистыми прядями которой опутаны еловые лапы, — Семену все нипочем, — конец пути близок!
Тропа повернула вправо, и между деревьев четким узором на закатной полосе неба встал Суздаль: купола и кресты соборов, тяжелые, из вековых сосен рубленные башни кремля, резвые коньки на высоких крышах княжьих палат, а внизу, у старых стен, во все стороны рассыпавшиеся, почерневшие от дождей избы слободы, плетни, огороды, грачиные гнезда на голых березах, покосившиеся церквушки, шатровые верха колоколен, обросшие серебристо–серой чешуей лишайников.
Миновав влажный холод оврага, Семка погнал коня по улице слободы, повернул раз, другой, за третьим поворотом показалась насыпь, на ней — бревенчатый палисад городской стены и низкая башня над плотно закрытыми воротами.
Семка чуть было не обругался по–черному, вспомнил: дело к ночи — прикусил язык. Со злости вытянул коня плетью. На мосту, перекинутом через неширокий ров, соскочил с коня, перекрестился на темный образ, висевший под голубцом [1]над воротами, стал стучать.
С той стороны послышались шаги.
— Чего ломишь в эдакую пору? Аль неведомо, коли врата на запоре — жди до утра!
В узкой щели настороженно поблескивал глаз.
«Уставился! — Вздохнув, Семка мельком взглянул на фонарик, зажженный перед образом. — Хошь и слаб свет, а виден я весь, как на ладони… Не приглянусь — не откроет…»
Пришлось напустить на себя смирение. Сняв шапку, Семен просил:
— Издалече я, из Москвы гонцом послан. Допусти, отец, до князя: весть бо важная.
— Весть, весть… кто тя знает, может, ты лиходей… — Старик помолчал: — Обожди, схожу за караулом.
Семка ухмыльнулся: «Эге! Московских вестей в Суздале, как видно, ждут!»
Парень осмелел, и, когда, немного времени спустя, стоял он перед высоким красным крыльцом на княжом дворе, робости как не бывало, будто и не впервой ему ко князю гонцом скакать. Увидев Дмитрия Суздальского, поклонился и промолвил, как было приказано:
— Государь, холоп твой, торговый гость Некомат–Сурожанин [2]тебе челом бьет и весть шлет: великий князь Московский Иван Иванович в день святого Иоанна Златоуста приказал долго жить. [3]
Князь снял шапку, перекрестился на главы собора:
— Упокой, господи, новопреставленного раба твоего князя Ивана…
Уголками глаз Семка подметил: князь Дмитрий Костянтинович зело рад; Еще бы! Довольно сидеть в суздальском захолустье — дорога на великокняжеский стол [4]открыта!
И недели не прожил Семка в Суздале. Князь Дмитрий заметил его — парень смел, расторопен — и, посылая в Новгород Великий двух бояр своих, приказал Семке, вместе с десятком дружинников, ехать для охраны.
А Семке что? В Новгород так в Новгород! На княжной службе не худо, а почет выпал великий.
Как видно, парень спешил из Москвы недаром…
В тот день в Новгороде шел снег. Тяжелые, мокрые хлопья медленно кружились в воздухе, весь город был белый, пушистый. На мостовой, мощенной поперек улицы широкими, гладко тесанными сосновыми плахами, снег размесили ногами — он таял. Под копытами коней хлюпала вода, и дивно — большой грязи не было, видать, мостовые деньги при въезде взяли не зря.
Семка ехал, оглядывался по сторонам, присматривался.
Любопытно, конечно, посмотреть, как это народ живет по своей воле, нигде на Руси такого не осталось. Что говорить, город богат и многолюден. Совсем худых изб на улицах было мало, зато ни в Москве, ни в Суздале не видывал Семка таких хором боярских. Особенно приглянулись одни, парень даже коня приостановил, загляделся на высокие кровли, белые стены, резные по камню наличники окон. Все подворье под пышными шапками снега было седым, сказочным.
«Эх! Жить бы так–то вот! Да где там… За высокий тын боярской усадьбы не перемахнешь!»
Семка поскакал догонять своих, а в голове крутились тайные мысли, в каких парень сам себе боялся признаться.
«Ладно, Семен, ужо посмотрим, нынче ты вдруг нежданно–негаданно княжьим воином стал, а там, кто знает, может, и в эдаких хоромах жить доведется. Может статься, воеводой али боярином будешь, была бы молодецкая удаль, да голова на плечах, да удача!»
Голубец — двускатная кровелька, делавшаяся над крестами на кладбищах и над иконами, висевшими снаружи.
Сурожанин — купец, который вел торговлю с Византией через город Сурож, современный город Судак в Крыму.
Московский князь Иван Добрый, сын Ивана Калиты и отец Дмитрия Донского, умер 13 ноября 1359 года.
Стол — престол (отсюда стольный град — столица).
20сентября-прп. Александр Пересвет и Андрей Ослябя
Святые воины преподобные Александр Пересвет и Андрей Ослябя (Радонежские)- покровители русского воинства.
С детских лет, трудясь и молясь, они проходили суровую школу мужества. Будущие избранники воспитывались в благочестии как воины Царя Небесного и воины царя земного, призванные защищать Родину и Веру отеческую.
В давние времена люди жили гораздо проще и чище и не думали, как сделать себе имя, оставив подробности своей жизни. Пройдя положенное житейское поприще, обремененное ранами душевными и телесными, два брата решили спасать свои души, избрав путь иноческий.
Мужество Александра Пересвета и Андрея Ослебяту, их мудрость и искусство воинское были еще у всех в свежей памяти: до принятия монашества оба они славились как доблестные воины, храбрые богатыри и люди очень опытные в военном деле.
Существует предание, согласно которому Александр (Пересвет) принял монашеский постриг в Ростовском Борисоглебском монастыре, что на реке Устье среди величавой красоты сосновых боров. Обитель была основана по благословению Сергия Радонежского в 1363 году.
Впоследствии эти два воина оказались во обители Живоначальной Троицы. Стоит только догадываться, как Пересвет и Ослябя перешли в Троице-Сергиев монастырь. И самое главное: это все было промыслительно и неслучайно.
Великое испытание выпало на долю русского народа в XIII-XIV веках. Грозной тучей надвинулись полки ордынские. Было же татей и разбойников несметное количество. Множайшие и страшнейшие потери понесла земля родная под ярмом иноплеменным, ”языком незнаемым”. На Руси же тогда царствовала междоусобица.
”Попущением Божиим за грехи наши и по наваждению диавольскому” поднялся с восточной стороны богомерзкий Мамай со своими клевретами, нечестивец и иконоборец, злой христианский укоритель. Устроил он соглашение с Литвою и прочими душегубцами; собрал не одну, а целых 9 орд да три царства, а князей с ним 73. да прибыли 2 алпаута (алпаут — вельможа, феодал) великих с двумя своими отрядами. Были с ним крамольники черкасы, ясы, буртасы. и даже ”братья” по вере католики-фряги.
Князь великий Димитрий очень опечалился и вместе с братом своим Володимиром Андреевичем и князьями русскими направил стопы свои к Живоначальной Троице за благословением великого Сергия на правое дело.
Помолившись за Божественной Литургиею, преподобный старец окропил священною водою его со всем христианским воинством, благословил великого князя крестом святым и сказал ему:
— Иди, господин, помянув Бога; Господь Бог да будет тебе помощником и заступником.
А тайно предсказал ему:
— Погубишь супостатов своих, как должно твоему царству… Только мужайся и крепись и призывай Бога на помощь.
Князь великий просил у Преподобного, как бы в залог обещанной ему милости Божией, отпустить с ним двух бояр-иноков:
— Дай мне из своего полка двух воинов, Александра Пересвета и брата его Андрея Ослебя, и ты с нами вместе поборешься.
Они были весьма немолоды, но сильные, зрелые и умудренные духовно и в воинском искусстве. Известна была эта двоица как великие и знаменитые наездники в ратные времена, в миру были известными витязями в сражениях.
Вот этих-то иноков богатырей и просил в свои полки Великий князь у преподобного Сергия: он надеялся, что эти люди, всецело посвятившие себя Богу, своим мужеством могут служить примером для его воинства, и тем самым сослужат ему великую службу.
Началось легендарное событие, на Поле Куликовом между речками Непрядвою и Доном. Отливали начищенные кольчуги. Окрест доносился храп и ржание понукаемых животных, слышались клики всадников, рвущихся в бой.
Вот уже первые полки идут. Передовой светлый полк ведут князья Смоленские Димитрий Всеволодович да брат его Владимир Всеволодович, у которого в строю и был Пересвет. Справа ведет полк Микула Васильевич с коломенцами, а слева ведет полк Тимофей Волуевич с костромичами…. Темные полчища врага ползут как тень с обеих сторон; от множества войска нет им места, где расступится. Нашей рати гораздо меньше.
Уже близко сходятся сильные полки. Выехал злой печенег из великого полку татарского, показывая свое мужество на виду у всех.
Наступил грозный час битвы, имевшей решить участь тогдашней России.
В самый полдень 8 сентября 1380 года, оба войска сошлись лицом к лицу при устье реки Непрядвы.
Вдруг, с татарской стороны выехал вперед богатырь Челибей огромнаго роста, крепкаго сложения, страшной наружности.. Тщеславный своею силою, подобно древнему Голиафу, грозно потрясал он копьем и вызывал на единоборство кого-либо из Русских витязей. Страшно было смотреть на этого великана и Русские думали про себя: «Ах, если бы нашелся кто-нибудь из наших, который бы поразил его!» И хотя было много среди их витязей, но никто не решался сам вызваться добровольно на такой подвиг.
Доблестный инок—воин, выходя на единоборство, окропил себя святой водою, простился с своим собратом Андреем Ослябою, с Великим Князем, со всеми вождями и воинством православным, и громко воскликнул:
— Отцы и 6pатиe! простите меня грешнаго!
— Бог тебя простит, благословит, и молитвами святого отца Сергия да поможет тебе, — было ему всеобщим ответом.
Все были тронуты до слез самоотвержением инока; все молили Бога, да поможет ему, как древле Давиду на Голиафа. А он в одном схимническом одеянии, без лат и шлема, вооруженный тяжеловесным копьем, подобно молнии, устремился на своем быстром коне против татарина.
Раздались громкие восклицания с той и другой стороны; оба витязя сближаются, ударяют друг друга тяжелыми копьями столь крепко, столь громко и сильно, что—казалось—потряслось самое место их битвы, и — оба богатыря пали мертвыми на землю.
После битвы Димитрий, прозванный Донским, стал обходить Великое Поле, засеянное телесами его дорогих соратников и политое русскою кровию, на котором взошла Первая Великая Слава Руси. Даже деревья от великия печали преклонилися. Увидев Пересвета монаха и тут же поблизости лежащего знаменитого богатыря Григория Капустина, великий князь обратился к ним и промолвил: “Видите, братья, своего зачинателя, ибо этот Александр Пересвет, пособник наш, благословлен был игуменом Сергием и победил великого, сильного, злого татарина, от которого многие люди испили бы смертную чашу”.
Восемь дней “стояли на костях”; хоронили героев за Веру и Отечество живот (жизнь) свой положивших. Срубили церковку Рождества Богородицы над братской могилой у р. Непрядвы. Тут же, по преданию, упокоились до светлого Второго славного Пришествия Христова и 40 ближайших бояр князя Димитрия.
Ушли на битву москвичи, белозерцы, ростовчане, суздальцы, владимирцы, костромичи, дмитровцы. а вернулись единым русским народом!
Великий Князь Димитрий Донской пробыл в Москве четыре дня и затем направил стопы свои к Живоначальной Троице, к отцу Сергию. Преподобный встретил его со крестами близ монастыря и изрек: “Радуйся, господин князь великий, и веселись твое христолюбивое войско!” И вопросил его о своих любимцах. Великий же князь отвечал ему: “Твоими, отче, любимцами, а моими служебниками победил своих врагов. Твой, отче, вооружитель, названный Пересвет, победил подобного себе. А если бы, отче, не твой вооружитель, то пришлось бы, отче, многим христианам от того пить горькую чашу!”
Отслужили поминальную Великую ПАНИХИДУ о всех убиенных, и с тех пор названная Димитриевскою родительская суббота стала служиться в Церкви из года в год “покуда стоит Россия”.
При захоронении воинов Великий князь со всем воинством громким голосом провозгласили “им вечную память с плачем и со слезами многими”. Склонив голову перед свежими могилами лучших сынов Отечества, Димитрий Иванович сказал вещие слова:
“Да будет вечная память всем вам, братья и друзья, православные христиане, пострадавшие за православную веру и за все христианство между Доном и Мечей. Это место суждено вам Богом! Простите меня и благословите в этом веке и в будущем и помолитесь за нас, ибо вы увенчаны нетленными венцами от Христа Бога”.
Летописец восклицает: “Возвысил БОГ род христианский, а поганых уничижил и посрамил их суровство”. Имена красных воинов земли Русския Небесный Воеводо в лепоту облекл еси; имена двух из них — Александра (Пересвета) и Андрея (Осляби) с того времени прославляются как имена местночтимых святыхъ Радонежскихъ.
Русь одолела могущественных варваров и поверила безповоротно в свои силы. Пусть знают и окончательно запомнят все интервенты-агрессоры: “Кто поднимет меч, тот мечем и падет” безславно.
Когда мы знакомимся с летописями, читаем, что Пересвет «гнал тысячи», а Ослябя сотни, то есть это говорит о том, какой силой обладал Пересвет. Конечно, гнал врага он не один, а со сформированными воинскими отрядами, противостоял вражеским силам и успешно отбивал их. Ни одна летопись не повествует ни об одной проигранной ими битвами.
Ослябя в современном понимании был, скорее всего, майором. Также обладал довольно успешным воинским потенциалом: хорошо знал выучку воинской службы и очень хорошо защищал русскую землю.
То время, как мы знаем, период почти раздробленных русских земель, каждый округ имел своего князя или князька, собственное войско, и войны между удельными князьями происходили повсеместно.
Период Сергия Радонежского характеризуется тем, что Сергий, как духовный отец, духовный лидер русской нации, старался примирить этих людей, чтобы русская земля была сплоченной и сильной. Чтобы русская земля стала благословенной: все ереси и расколы, которые укреплялись в уделах русской земли, исчезли. Часто преподобный Сергий пешком добирался до разных уделов русских князей, часто отчитывал, научал, запрещал или разрешал, благословлял.
Сейчас мы видим подобную ситуацию в соседнем государстве, когда все хорошие, кроме своих. Этот дух противостояния был настолько поднят среди аристократического рязанского сословия, что Сергию Радонежскому пришлось укротить их нрав. Не совершать службу, по древним обычаям, было очень большим преступлением. Когда двери храма были заколочены, люди сразу стали обращаться к своему политическому руководству, надавливая на него, чтобы оно нашло в себе силы, умение, политическую волю, чтобы соединиться с древней московской землей. Не подчиниться, но, говоря современным языком, стать ее полноправным партнером, участвовать в защите границ русского государства. Сергий Радонежский играл очень большую роль в формировании как духовной, так и политической составляющей нашей русской земли.
Почитание Сергия Радонежского и почитание этих святых воинов, которых он отослал на Куликовскую битву, является большим духовным подвигом для каждого человека.
Пересвет и Ослябя почитаются в Церкви не только потому, что совершили это великий подвиг, но, прежде всего, почитаются как исполнители послушания преподобного Сергия, то есть они не убоялись, знали, что должны будут положить свою жизнь не только за военную идею победы, но и за близких. Вера этих людей была настолько убежденной и живой, что они действительно не боялись смерти.
Видя такой уровень душевного и духовного развития, нам нужно многому поучиться у них. Поэтому, празднуя преподобного Сергия Радонежского, невозможно обойти молчанием этих святых угодников Божиих, которые также почитаются в сонмах Радонежских, Московских, Брянских, Тульских святых. Потому что в своем багаже духовного служения русской земле они имели эти области: где-то служили, где-то постриглись, где-то исполняли послушания, где-то имели владения, поскольку были боярами, имели собственный хлеб и пропитание.
Когда Дмитрий Донской приехал к Сергию Радонежскому с разговором о Куликовской битве, Сергий Радонежский сказал: отплатись и живите дальше. Но Дмитрий Донской ответил, что он уже ездил предлагать дань, и даже большую дань, но Мамай хочет еще больше, он хочет жизней. Когда дело дошло до того, что рука Мамая поднялась даже на православную веру, это стало трагедией русского государства и русского человека. Надо было защищать государственный и религиозный иммунитет, поэтому люди пошли на войну защищать свои границы: как границы духовные, так и границы своего Отечества.
То есть Сергий благословил Димитрия Донского на битву, только когда узнал, что есть духовная опасность русскому государству.
Мы же платим налоги, и даже, когда они чрезмерны, терпим и платим. Но если будет агрессия на мою веру, на мою самоидентификацию, то все пойдут на защиту.
Андрей Ослябя участвовал в передовом полку, а передовой полк, как мы знаем, весь полег, потому что сеча была такой, что по крови было по колено. Только при помощи засадного полка битва была выиграна.
Тела этих иноков были своего рода иконой победы на Куликовом поле. Людям надо было показать, кто эти исторические люди. Кроме того, тела благословил забрать преподобный Сергий Радонежский.
В Старо-Симоновом монастыре, основанном племянником Сергия, их тела были уложены в храме Рождества Пресвятой Богородицы, где находятся под спудом по сей день. Они были поставлены в этом месте, как люди, следящие за границами Московского государства.
Ранее монастырь находился за границей Москвы. По сей день они являются невидимыми ходатаями за нашу русскую землю и за всех воинов, которые с верой притекают к ним. Очень жалко, что даже в Москве очень мало людей, которые знают об этом. Очень мало военных, которые посещают храм Божий, но не знают, кто такие Пересвет и Ослябя.
Наша государственная пропаганда говорит обо всем, что угодно: пиве, убийствах, наркотиках, изнасилованиях, но не говорит о нашей вере, о наших подвижниках, и это очень плохо, это является инфицирующим агентом для нашей государственной безопасности и армии. Люди должны знать и должны стремиться поклониться этим святым.
Сразу после победы на Куликовском поле люди стали почитать их, как людей Божиих, а, следовательно, как святых. Почитание было местное, но давнее. Церковного акта как такового не было, и в синодике Троице-Сергиевой Лавры они почитаются как братия монастыря. Многие цари приезжали поклониться Пересвету и Ослябе, служились молебны, но они были лишь иконой воинской доблести и славы.
В 1988 году Патриарх Пимен (Извеков) своим патриаршим распоряжением причислил их к лику святых для почитания в Церкви. Тогда была написана первая их икона с Сергием Радонежским, Димитрием Донским.
Сегодня для нас подвиг преподобных Александра Пересвета и Андрея Осляби несет большое духовное значение, поскольку они были мучениками на Куликовском поле. Мученичество, прежде всего, свидетельство о Христе, о Царствии Небесном, о вере православной, о русской идентификации. Пусть ты будешь любой национальности, но русским, православным по самоидентификации.
Это свидетельство важно в духовном плане для каждого из нас, чтобы мы не были политически ангажированными, знали, что мы лишь пришельцы на этой земле, а для Царства Небесного являемся истинными гражданами. Это событие еще раз подчеркивает, что мы должные получить прописку и гражданство именно в Царстве Небесном».
«Радуйтеся, Александре и Андрее, воини преподобнии»
Тропарь, глас 1
Воини Христолюбивии, страдальцы послушания прехвальнии, Александре дивный Пересвете и Андрее Ослябей именуемый, Сергия игумена благодатные наследницы, Куликовской брани ратницы духовнии. Вы бо змия агарянскаго победисте, но и нас своим заступлением не остависте. Телами в храме Рождества Богородицы почиваете, душею в превышнем селении пребываете. Молите за весь род русский православный, преподобнии сродницы наши.
Кондак, глас 7
На поле Куликовом агарян победисте и венцами славы увенчастеся преподобномученицы Александре и Андрее, молите Христа Бога и нам врага рода человеческого побеждати, Православие хранити и душам нашим велию милость.
Величание
Ублажаем вас святии преподобномученицы наши Александре и Андрее и чтим святую память вашу, воинов Христолюбивых наставницы и ангелов собеседницы.
ПРЕПОДОБНИЕ АЛЕСАНДРЕ И АНДРЕЕ, МОЛИТЕ БОГА О НАС.