Лукомников хорошо что я такой

Лукомников хорошо что я такой

Дети поднимают головы вверх, они заглядывают в чужие окна. Я редко это делаю ‒ разве что мимоходом. Я только иду вперед. А дети дразнят собаку, неистово лающую в окно (дети, пойдемте, не дразните собаку!), дети видят светящиеся гирлянды (мама, смотри, какая гирлянда!), пчелу-термометр, приклеенную снаружи, кошек, которые по утрам смотрят на прохожих и, завидев моих детей, делают большие глаза. Я, конечно, говорю детям, что заглядывать в чужие окна нехорошо, но они не привыкли смотреть под ноги. Куда им еще смотреть-то.

– Мама, смотри, что написано на окне! Это зачем?

Я поднимаю голову, перехожу на высокий детский уровень и читаю: «Затуши сигару! Заглуши мотор!»

– Это начало стихотворения, – говорю я. – Там будет дальше что-то про гитару и хор.

Стихи в окне! Дети воодушевляются, начинают придумывать варианты, и мы идем дальше от литературного окна уже не просто так, а со стихами. Младший, шестилетний Вадюша, тут же вспомнил полюбившегося ему Германа Лукомникова. Посмотрев видео, где Лукомников читает стихи, мои дети уже несколько недель то и дело искали вариации стихотворения:

Надоел мне волейбол.
Поиграю в баскетбол.
Надоел мне баскетбол.
Поиграю в волейбол.

Надоел мне Парагвай.
Уезжаю в Уругвай.
Надоел мне Уругвай.
Уезжаю в Парагвай.

Теперь же тема была задана окном, и Вадюша начал первым:

Надоело мне пить!
Буду я курить.
Надоело мне курить!
Буду я пить.

Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, нужно ли сделать вид, что дети не мои. Но рядом никого не было, и я просто делала большие глаза, как та привычная нам кошка в окне. И вспомнила, как я недавно шла по только что выпавшему снегу через детскую площадку. Маленькая девочка сидела на коленях и сгребала новый снег к себе, ласково напевая: «Несмотря на милое личико. » Рядом с ней стояла бабушка и рассматривала птиц высоко-высоко в небе.

Надоело мне читать! – подхватил восьмилетний Никита.
Буду я сигаретки таскать.
Надоело мне сигаретки таскать –
Буду я читать.

Вадюша посмотрел на него так, будто наказывал за нестройность ритма, и решил выплывать из опасной темы:

Надоело мне читать!
Буду я палки драть.
Надоело мне палки драть!
Буду я читать.

С радостью для себя я отметила, что у детей в приоритете не только темы про алкоголь и курение, но и о чтении они тоже не забывают. Молодцы дети!

А они и правда старались. Читали громко, выразительно, растягивая гласные и жестикулируя. Этому они научились на уроках вокала, где с учителем точно так же «распевали» стихи. И несколько дней назад, когда мы шли по делам хмурым темным утром, Вадюша вдруг прочитал нараспев, помогая себе руками:

Хорошо, что я такой,
А не какой-нибудь другой!

И утро из обычного стало важным и настоящим. Я тогда подумала, что нам недостаточно видео со стихами Германа Лукомникова – теперь нам обязательно нужна книжка. Потому что все заповеди Лукомникова мы уже исполнили:

читать
мои стихи бесполезно
их нужно видеть
их нужно слышать
их нужно
писать

Видели, слышали, писали – теперь можно и почитать. Я взмахнула волшебной палочкой – и книжка Германа Лукомникова «Почти детские стихи» появилась. Мальчики приняли ее как родную. Для них эти стихи не были просто строчками на бумаге – стихи говорили голосом знакомого уже дяденьки, которому так здорово подражать. И конечно, эти стихи невозможно читать про себя. Нужно непременно вслух. Обязательно нужны зрители. И сцена.

– Нет, я хотел почитать!

– Дай я хотя бы про девять девятьсот прочитаю!

Мальчики выхватывали книжку друг у друга, дрались ею и, убегая подальше, старались прочитать стихотворение-другое.

– Нечестно! Я уже это читал!

– Мама, он неправильно читает! Я не понимаю, что он читает!

А Вадюша, вдруг единолично завладев книжкой, читал и не останавливался. Все это было каким-то перформансом – и драка за стихи, и звучащие нараспев строки, а неправильно поставленные ударения делали слова особенно значимыми.

Стихи Германа Лукомникова сделали удивительную вещь для моих детей: им захотелось сочинять самим (хотя это, честно говоря, не входило в мои планы). Наверное, им хотелось жить в этом стихотворном ритме – и чтобы он звучал постоянно, его приходилось создавать. Они учуяли творчество, погрузились в процесс создания. Короткие стихотворные строки были голым творчеством, не украшенным ничем, и дети увидели его таким, неприкрытым, впервые. И примеряли на эти строки свои наряды: стало лучше? Стало хуже? Стало иначе? Или, как в конструкторе лего, снимали одну деталь и добавляли другую. Или украшали, как елочку.

Мальчикам стал понятен смысл идеи, с которой дальше можно делать что угодно. И мои дети теперь были полны идей. В какой-то момент стихотворные экспромты стали фоном, и я даже перестала их замечать. Вадюша уже долго читал свои стихи, создаваемые на ходу, а я включилась лишь на четверостишии:

Ну чего же тебе хочется?
Даже этого я не хочу!
Лучше буду фрукты есть,
И потом решил читать.

Человек творит, и это надо записывать, решила я. Приготовила ручку и блокнот. Но Вадюше тут же стало неинтересно.

– Стихи закончились? – вкрадчиво поинтересовалась я.

Вадюша посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

– Я сегодня не в духе, потому что луна не в том созвездии.

Я ничего не ответила, только снова сделала большие глаза, как та самая кошка в окне, что ждет нас каждое утро.

Герман Лукомников
«Почти детские стихи»
Художник Коля Филиппов
Издательство «Самокат», 2019

Послушать стихи Германа Лукомникова можно в разделе «Папмамбук читает вслух»

Источник

Хорошо что я такой

Долгожданнейший сборник стихов одного из самых известных поэтов в России, участника и победителя поэтических слэмов, лауреата премии Чуковского за новаторство в детской литературе.

Смешные, лаконичные, звучные стихи Германа Лукомникова проиллюстрировал Коля Филиппов, талантливый молодой художник со своим особым взглядом на мир. Его выразительная графика очень хорошо сочетается со стихами Лукомникова. Герман и Коля знакомы уже 12 лет и успели подружиться. За эти годы Коля сделал много иллюстраций к стихам Германа, в том числе и для этой книги.

Николай и его мама, художница Мария Бабурова, создали свою марку «К. Ф.», чтобы помочь Коле стать самостоятельным художником.

Эта книга — ещё один шаг в этом направлении.

ЛАУРЕАТ VI ВСЕРОССИЙСКОГО ФЕСТИВАЛЯ ДЕТСКОЙ КНИГИ, 2019 год

ОТЗЫВЫ ЧИТАТЕЛЕЙ И КРИТИКОВ

Уметь выразить в коротеньком смешном стихотворении глубокие, философские вещи, да ещё так, чтобы оно выглядело детским, — верх мастерства. Чем и славен Лукомников. Стремиться к такому мастерству можно и нужно, но главное всё же —удовольствие. Иллюстрации Коли Филиппова словно материализуют лукомниковские смыслы, заводя, как мотор, читательское воображение. Так что удовольствие во всех смыслах — большое.

Герман Лукомников — он детский поэт или взрослый? Ответить на этот вопрос невозможно, потому что стихи и палиндромы Бонифация любят и дети, и взрослые. И это не тот случай, когда #детямнравится: чтобы в полной мере почувствовать красоту, изящество и иронию коротких произведений Лукомникова, необходим всё же определённый литературный вкус. Поэтому, отбросив риторические вопросы, скажем просто: как хорошо, что у нас есть Герман Лукомников! И как же хорошо, что у него вышла новая книга!

Ничего «недетского» тут нет, книга честно несет свою маркировку 0+ и, как показывает полевой опыт, пользуется успехом у детей (как и живые выступления Лукомникова; школьники в восторге хохочут, ревнители благочестия потом пишут жалобы в спортлото). Но и взрослые тут найдут чему порадоваться.

Поэт Герман Лукомников родился в 1962 году в семье неофициального поэта и художника Геннадия Лукомникова. Стихи писал с детства, но точкой отсчёта своей поэзии считает 1990 год. До 1994 года выступал под псевдонимом Бонифаций. Автор четырнадцати поэтических книг. Составитель антологий поэзии и палиндрома. Участник поэтических слэмов. Победитель Российско-Украинского слэма во Львове (2007), Всероссийского слэма в Воронеже (2014). Занял второе место на Всемирном слэме в Париже (Coupe du Monde de Slam Poesie) в 2015 году. Лауреат премии имени Корнея Чуковского за новаторство в детской литературе (2015).

«Хорошо, что я такой» : цикл передач с Германом, сделанный сайтом «Папмамбук».

Коля Филиппов родился в 1985 году в Москве, в семье архитекторов и художников. Рисование с самого детства было для Коли не только средством самовыражения, но и языком общения с окружающим миром. Часто именно рисунок помогал Николаю выплеснуть эмоции, которые ему было трудно выразить иначе — ведь еще в раннем детстве у него был диагностирован аутизм. Но это не помешало Коле выучить английский язык, окончить общеобразовательную школу, Технологический колледж по специальности «художник-керамист» и стать хорошим художником.

Коля Филиппов — участник многих выставок, в том числе и персональных. Николай и его мама, художница Мария Бабурова, создали свою марку «К. Ф.», чтобы помочь Коле стать самостоятельным художником.

Другие книги серии «Поэтическая серия»

Вам также могут быть интересны

Хорошо что я такой

Долгожданнейший сборник стихов одного из самых известных поэтов в России, участника и победителя поэтических слэмов, лауреата премии Чуковского за новаторство в детской литературе.

Смешные, лаконичные, звучные стихи Германа Лукомникова проиллюстрировал Коля Филиппов, талантливый молодой художник со своим особым взглядом на мир. Его выразительная графика очень хорошо сочетается со стихами Лукомникова. Герман и Коля знакомы уже 12 лет и успели подружиться. За эти годы Коля сделал много иллюстраций к стихам Германа, в том числе и для этой книги.

Николай и его мама, художница Мария Бабурова, создали свою марку «К. Ф.», чтобы помочь Коле стать самостоятельным художником.

Эта книга — ещё один шаг в этом направлении.

ЛАУРЕАТ VI ВСЕРОССИЙСКОГО ФЕСТИВАЛЯ ДЕТСКОЙ КНИГИ, 2019 год

ОТЗЫВЫ ЧИТАТЕЛЕЙ И КРИТИКОВ

Уметь выразить в коротеньком смешном стихотворении глубокие, философские вещи, да ещё так, чтобы оно выглядело детским, — верх мастерства. Чем и славен Лукомников. Стремиться к такому мастерству можно и нужно, но главное всё же —удовольствие. Иллюстрации Коли Филиппова словно материализуют лукомниковские смыслы, заводя, как мотор, читательское воображение. Так что удовольствие во всех смыслах — большое.

Герман Лукомников — он детский поэт или взрослый? Ответить на этот вопрос невозможно, потому что стихи и палиндромы Бонифация любят и дети, и взрослые. И это не тот случай, когда #детямнравится: чтобы в полной мере почувствовать красоту, изящество и иронию коротких произведений Лукомникова, необходим всё же определённый литературный вкус. Поэтому, отбросив риторические вопросы, скажем просто: как хорошо, что у нас есть Герман Лукомников! И как же хорошо, что у него вышла новая книга!

Ничего «недетского» тут нет, книга честно несет свою маркировку 0+ и, как показывает полевой опыт, пользуется успехом у детей (как и живые выступления Лукомникова; школьники в восторге хохочут, ревнители благочестия потом пишут жалобы в спортлото). Но и взрослые тут найдут чему порадоваться.

Источник

А он трепещет и пищит

Феерия игровых поэтических форм

Иногда страница напоминает исписанную школьную парту. Иллюстрация из книги

Герман Лукомников. Хорошо, что я такой. Почти детские стихи: Поэтический сборник для семейного чтения / Ил. Коли Филиппова, сост., дизайн и верстка Марии Бабуровой. – М.: Самокат, 2019. – 96 с. (Поэтическая серия «Самоката»)

Книга Германа Лукомникова – не совсем книга в полном смысле слова. Она выходит за сухие дидактичные рамки. Это книга-перформанс, которая весело, ненавязчиво помогает ощутить вкус, гибкость, блеск, юмор и абсурд русского языка. Но не зря автор решил сделать оговорку, что сборник предназначен для семейного чтения. В нем порой встречаются «взрослые» слова и, может быть, не совсем понятные приемы, которые нужно детям объяснить. В сборнике представлена многоцветная феерия игровых поэтических форм, приемов, с которыми работает поэт. Двустишия, четверостишия, каламбуры, игра с делением слов на слоги и даже на буквы, порой аллюзии из взрослой поэзии. Все это «пиршество» дополняет визуальное оформление –забавная игра со шрифтами и рифмующиеся с поэтикой Лукомникова графические с элементами коллажа рисунки Коли Филиппова.

Сборник не дает заскучать, потому что он интерактивен – автор выступает наравне с читателем и постоянно вовлекает его в игру. Иногда страница напоминает исписанную школьную парту или забор, и поэтому у ребенка неизбежно возникнет мысль: а я ведь тоже так могу. Это и есть приглашение и дружеское введение в творческий процесс. Например, некоторые стихи как бы не являются законченными, не подают ребенку на тарелочке готовой мысли. Автор предлагает линию, пунктир, а дети могут сами дораскрасить, додумать: «Это/ незрелое/ стихотворенье/ прочитай его/ в следующее/ воскресенье»; «Снаружи/ видно хуже/ смотри изнутри»; «Кого‑то подняли на щит,/ А он трепещет и пищит». В одних вещах присутствует отнюдь не детская ирония («Вот еще не хватало,/ чтобы милиция летала», «Минздрав/ был прав», «Прокурор ты прокурор/ ты расскажи мне про курорты/ про курорты про курорты/ про курортики мои»), в других много смешного, построенного на звуковой игре («бабульки побулькивают», «удавы,/ куда вы?», «ищу пальцами и щупальцами». А ключевой момент книги – в названии: «Хорошо, что я такой». Это первая часть двустишия, вторая звучит так: «…а не какой‑нибудь другой». Книга объясняет, что каждый человек индивидуален и творчество – это путь к себе.

Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Источник

Лукомников хорошо что я такой

Герман Лукомников . Хорошо, что я такой, а не какой-нибудь другой. Почти детские стихи. — М.: Самокат, 2019.

Один из признаков настоящего творчества для меня — это творческий импульс, запускающий желание писать. Вот сижу, читаю книжку Лукомникова, пишу рецензию и по ходу дела не могу удержаться, чтобы не сочинить собственную Лукомникиану:

Писать рецензии на книжки

совсем не то что печь коврижки.

И далее, с позволения читателя, я продолжу в таком же стенографическом стиле — несколько ключевых впечатлений.

Мне кажется, это так же просто, как чёрный квадрат Малевича. Но, разумеется, только кажется.

У меня такое впечатление, будто современная литература доделывает то, что было начато на заре XX века и так грубо прервано тоталитарным кошмаром.

Читать стихи Лукомникова радостно и грустно. Радостно, потому что в них как бы воскресают голоса других поэтов. И грустно, потому что голоса тех поэтов замолкли вовсе не естественным образом, а были прерваны железной рукой самодурствующей власти. Это я об обэриутах, о Заболоцком и о Хармсе, нотки голосов которых мне слышатся, порой, в его строчках. Вот, например, «Хармс»:

Не правда ли, странно,

Прошло Некоторое Время?

Или, скажем, «Маяковский»:

Недосказанное время столетней давности как бы оживает и звучит абсолютно внове. Вот «Чуковский»:

Какие волшебные дети!

Едва прикоснутся к чему,

Глядишь, вот оно и сломалось,

Поди-ка пойми почему.

Это не подражание. Это метод. Если, говорят, стихи — это то, что написано в рифму, то ныне, после Дмитрия Александровича Пригова и его концептуализаций, можно развить представление о стихах как о том, что написано определённым методом. Я имею в виду метод мышления на границе формы и чувства, игру со словами и резонирующими с ними чувствами, отталкивающуюся от открытий «Объединения реального искусства». Вот, кстати, «Пригов», переработанный методологически:

Не позволяй душе лениться

А телу позволяй лениться

Оно обязано лениться

Не позволяй ему трудиться

Душа обязана трудиться

Метод как опыт и как природа

Говоря о методе, я задаюсь вопросом: палиндромы (которыми увлечён Герман Лукомников) автор сочиняет или открывает? Речь тут идёт уже не о конкретном авторе — Лукомникове, — а об общем феномене, о жизни человека, которая оказывается связана со словами едва ли уже не природными узами или строгой логикой. Ибо палиндром — форма, которая, кажется, могла бы существовать независимо от того или иного автора, и тем не менее она требует незаурядного творческого усилия, чтобы быть созданной, и в результате оказывается связана с конкретными авторами. Или всё же палиндром открывают, как открывают новый атом?

Магия текста: жизнь проходит, как пароходик

В конце концов, автору не к чему больше апеллировать, кроме как к магии текста, с которым, если он настоящий, можно разбираться столь же бесконечно, как с уже упомянутым атомом. «Жизнь проходит, как пароходик» — написал Лукомников, и я вижу и слышу — так и есть, от букв до образов и смысловых символов. Как это устроено? — Бог весть. Но что-то иногда удаётся заметить — ритм, звукопись, экзистенцию, образ в процессе… Здесь я мог бы долго разбираться, связывая звукопись и смыслопись двух слов — «проходит» и «пароходик» — и раскрывая в них горизонты временные, предметные, культурные. Если есть что-то действительно магическое в мире, то именно это — казалось бы, нераздельная связь слова с предметностью мира, в который буквально вшито (открыто?) переживание.

Больше, чем один поэт

Творчество ютится на отшибе. Оно маргинально по определению. Это потом, состоявшись, оно становится мейнстримом. Если становится. Но часто так и остаётся в свите короля, которому почему-то выпала эта роль. В русской поэзии сегодня много первоклассных имён, но нет одного, которое можно было бы считать главным. Это, на мой взгляд, началось с восьмидесятых, когда главным по инерции ещё оставался Бродский. Но уже появились имена Парщикова, Ерёменко, Жданова. И ещё одно имя, несколько припозднившееся в силу запрета, — уже упоминавшийся Пригов. Я пишу свою историю поэзии. Кто-то наверняка назовёт другие имена. Но важно то, что это не одно имя. Их много! Несколько, по крайней мере. Советская традиция сломалась: поэт перестал быть «больше, чем поэтом» — и, кстати, перестал быть одним.

Детские стихи для взрослых

Лукомников пишет детские стихи для взрослых. Таковы для меня, например, сказки Льюиса Кэрролла — прочитав их на исходе детства, я был разочарован: в них не было той магии волшебства, которую я находил в «настоящих» сказках или древних мифах; не было Деда Мороза, великанов, принцев, драконов; не было беспричинных чудес — происходящих от горячего желания и чувств. Только перечитав Кэрролла уже взрослым, я был очарован игрой ума автора. Игра, в которую играют взрослые дяди и тёти — вот что такое детские сказки для взрослых. Таковы и стихи Лукомникова (хотя есть среди них и чисто детские, и немало). Если говорить о его детских стихах для детей, то это линия, перекликающаяся со взрослой: линия игры в слова и со словами. «Мы буковки» — очень выразительно называется другая его книжка. Для меня это линия, которую развивали Корней Чуковский и Самуил Маршак, в отличие от реалистичных Агнии Барто и Сергея Михалкова.

Что касается взрослых, я процитировал бы в завершение строчки о Гамлете:

Я Гамлет. Всё не так-то просто.

Быть или не быть? — вот в чём вопрос-то.

Трагедия, похоже, сильно затянулась — так что остаётся только шутить.

Источник

Лукомников хорошо что я такой

Балуюсь стишками Лукомникова

Герман Лукомников. Хорошо, что я такой, а не какой-нибудь другой. Почти детские стихи. — М.: Самокат, 2019.

Один из признаков настоящего творчества для меня — это творческий импульс, запускающий желание писать. Вот сижу, читаю книжку Лукомникова, пишу рецензию и по ходу дела не могу удержаться, чтобы не сочинить собственную Лукомникиану:

Писать рецензии на книжки

совсем не то что печь коврижки.

И далее, с позволения читателя, я продолжу в таком же стенографическом стиле — несколько ключевых впечатлений.

Мне кажется, это так же просто, как чёрный квадрат Малевича. Но, разумеется, только кажется.

У меня такое впечатление, будто современная литература доделывает то, что было начато на заре XX века и так грубо прервано тоталитарным кошмаром.

Читать стихи Лукомникова радостно и грустно. Радостно, потому что в них как бы воскресают голоса других поэтов. И грустно, потому что голоса тех поэтов замолк­ли вовсе не естественным образом, а были прерваны железной рукой самодурствую­щей власти. Это я об обэриутах, о Заболоцком и о Хармсе, нотки голосов которых мне слышатся, порой, в его строчках. Вот, например, «Хармс»:

Не правда ли, странно,

Прошло Некоторое Время?

Или, скажем, «Маяковский»:

Недосказанное время столетней давности как бы оживает и звучит абсолютно внове. Вот «Чуковский»:

Какие волшебные дети!

Едва прикоснутся к чему,

Глядишь, вот оно и сломалось,

Поди-ка пойми почему.

Это не подражание. Это метод. Если, говорят, стихи — это то, что написано в рифму, то ныне, после Дмитрия Александровича Пригова и его концептуализаций, можно развить представление о стихах как о том, что написано определённым методом. Я имею в виду метод мышления на границе формы и чувства, игру со словами и резонирующими с ними чувствами, отталкивающуюся от открытий «Объединения реального искусства». Вот, кстати, «Пригов», переработанный методологически:

Не позволяй душе лениться

А телу позволяй лениться

Оно обязано лениться

Не позволяй ему трудиться

Душа обязана трудиться

Метод как опыт и как природа

Говоря о методе, я задаюсь вопросом: палиндромы (которыми увлечён Герман Лукомников) автор сочиняет или открывает? Речь тут идёт уже не о конкретном авторе — Лукомникове, — а об общем феномене, о жизни человека, которая оказывается связана со словами едва ли уже не природными узами или строгой логикой. Ибо палиндром — форма, которая, кажется, могла бы существовать независимо от того или иного автора, и тем не менее она требует незаурядного творческого усилия, чтобы быть созданной, и в результате оказывается связана с конкретными авторами. Или всё же палиндром открывают, как открывают новый атом?

Магия текста: жизнь проходит, как пароходик

В конце концов, автору не к чему больше апеллировать, кроме как к магии текста, с которым, если он настоящий, можно разбираться столь же бесконечно, как с уже упомянутым атомом. «Жизнь проходит, как пароходик» — написал Лукомников, и я вижу и слышу — так и есть, от букв до образов и смысловых символов. Как это устроено? — Бог весть. Но что-то иногда удаётся заметить — ритм, звукопись, экзистенцию, образ в процессе. Здесь я мог бы долго разбираться, связывая звукопись и смыслопись двух слов — «проходит» и «пароходик» — и раскрывая в них горизонты временные, предметные, культурные. Если есть что-то действительно магическое в мире, то именно это — казалось бы, нераздельная связь слова с предметностью мира, в который буквально вшито (открыто?) переживание.

Больше, чем один поэт

Творчество ютится на отшибе. Оно маргинально по определению. Это потом, состоявшись, оно становится мейнстримом. Если становится. Но часто так и остаётся в свите короля, которому почему-то выпала эта роль. В русской поэзии сегодня много первоклассных имён, но нет одного, которое можно было бы считать главным. Это, на мой взгляд, началось с восьмидесятых, когда главным по инерции ещё оставался Бродский. Но уже появились имена Парщикова, Ерёменко, Жданова. И ещё одно имя, несколько припозднившееся в силу запрета, — уже упоминавшийся Пригов. Я пишу свою историю поэзии. Кто-то наверняка назовёт другие имена. Но важно то, что это не одно имя. Их много! Несколько, по крайней мере. Советская традиция сломалась: поэт перестал быть «больше, чем поэтом» — и, кстати, перестал быть одним.

Детские стихи для взрослых

Лукомников пишет детские стихи для взрослых. Таковы для меня, например, сказки Льюиса Кэрролла — прочитав их на исходе детства, я был разочарован: в них не было той магии волшебства, которую я находил в «настоящих» сказках или древних мифах; не было Деда Мороза, великанов, принцев, драконов; не было беспричинных чудес — происходящих от горячего желания и чувств. Только перечитав Кэрролла уже взрослым, я был очарован игрой ума автора. Игра, в которую играют взрослые дяди и тёти — вот что такое детские сказки для взрослых. Таковы и стихи Лукомникова (хотя есть среди них и чисто детские, и немало). Если говорить о его детских стихах для детей, то это линия, перекликающаяся со взрослой: линия игры в слова и со словами. «Мы буковки» — очень выразительно называется другая его книжка. Для меня это линия, которую развивали Корней Чуковский и Самуил Маршак, в отличие от реалистичных Агнии Барто и Сергея Михалкова.

Что касается взрослых, я процитировал бы в завершение строчки о Гамлете:

Я Гамлет. Всё не так-то просто.

Быть или не быть? — вот в чём вопрос-то.

Трагедия, похоже, сильно затянулась — так что остаётся только шутить.

Источник