соня прости что обидел ты сама виновата в этом
Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина
Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ
ЗИНИН С.И. Софья Толстая — жена Сергея Есенина
Видно, так заведено навеки —
К тридцати годам перебесясь,
Все сильней, прожженные калеки,
С жизнью мы удерживаем связь.
Милая, мне скоро стукнет тридцать,
И земля милей мне с каждым днем,
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнем.
Коль гореть, так уж гореть сгорая,
И недаром в липовую цветь
Вынул я кольцо у попугая —
Знак, что вместе нам сгореть.
То кольцо надела мне цыганка,
Сняв с руки, я дал его тебе,
И теперь, когда грустит шарманка,
Не могу не думать, не робеть.
В голове болотной бродит омут
И на сердце изморозь и мгла:
Может быть, кому-нибудь другому
Ты его со смехом отдала?
Может быть, целуясь до рассвета,
Он тебя расспрашивает сам,
Как смешного, глупого поэта
Привела ты к чувственным стихам.
Ну и что ж! Пройдет и эта рана.
Только горько видеть жизни край.
В первый раз такого хулигана
Обманул проклятый попугай.
«Кольцо, о котором говорится в этом стихотворении, — комментировала А. А. Есенина, — действительно Сергею на счастье вынул попугай незадолго до его женитьбы на Софье Андреевне. Шутя, Сергей подарил это кольцо ей. Это было простое медное кольцо очень большого размера, и носить такое кольцо было трудно. Но Софья Андреевна сжала его и надела между двумя кольцами. Красоты в этом кольце не было никакой, однако проносила она его много лет». Это кольцо сейчас хранится в Литературном музее в Москве.
16 июля С. Есенин возвратился в Москву, о чем Софья Андреевна пометила как событие на листе своего перекидного календаря: «Приехал Сергей».
После свободной жизни у родителей музейная обстановка в Померанцевом переулке стала еще сильнее раздражать Есенина. Сдерживать себя не мог. Срывы случались нередко. Под пьяную руку мог наговорить лишнего. Потом просил прощения, но через короткое время всё повторялось. Во время очередной ссоры 25 июля 1925 года написал Соне записку: «Не знаю, что сказать, Больше ты меня не увидишь. Ни почему. Люблю, люблю». Софья Андреевна сделала помету на записке: «Письмо мне. Пьяный. Июль 1925.».
С. Есенин писал Н. Вержбицкому в Тифлис: «Милый друг мой, Коля! Всё, на что я надеялся, о чем мечтал, идет прахом. Видно, в Москве мне не остепениться. Семейная жизнь не клеится, хочу бежать. Куда? На Кавказ! До реву хочется к тебе, в твою тихую обитель на Ходжорской, к друзьям. (…) С новой семьей вряд ли что получится, слишком всё здесь заполнено «великим старцем», его так много везде, и на столах, и в столах, и на стенах, кажется, даже на потолках, что для живых людей места не остается. И это душит меня…».
С. Есенину не хватало твёрдости собственного характера, чтобы перебороть свои дурные привычки. Он мечтал начать свою жизнь заново, возлагал большие надежды на поддержку жены, но не мог устоять перед соблазном выпить в знакомой и незнакомой компании, продемонстрировать всем, что он по-прежнему свободен, не скован никакими семейными обязательствами. Нередко это настроение Есенина поддерживали «друзья» из его окружения, которые мечтали пить и есть за его счет, играя на чувствах самовлюбленности и при всяком случае провозглашая его первым российским поэтом.
Непростые отношения складывались в это время у С. Есенина и с женщинами, которые его обожали, любили. Его тяготило постоянство отношений с ними. При встрече с В. Чернявским С. Есенин говорил, что «с женщинами ему по-прежнему трудно было оставаться подолгу. Он разочаровывался постоянно, и любил периоды, когда удавалось жить «без них». Возможно, что в круг таких женщин стала входить и Софья Толстая. В искренности желания Есенина создать новую семью стали сомневаться его близкие друзья «Мне думалось, — вспоминал И. В. Евдокимов, — что женится он по-настоящему, перебесился – дальше может начаться крепкая и яркая жизнь. Скептики посмеивались:
— Очередная женитьба! Да здравствует следующая!
А он сам как-то говорил:
— С Соней у меня давно, давно… давнишний роман. Теперь только женимся.
Скептики оказались правы: в середине месяца он приходил два раза пьяный, растерзанный. Досужие языки шептали:
— Вчера сбежал от невесты! Свадьбы не будет!
И уже приходили колебания — делаемый им шаг становился случайным».
В наст. томе собраны оказавшиеся доступными составителю письма, записки и телеграммы Есенина к отдельным лицам.
Письма Есенина — ценный документальный материал для изучения жизни и творчества поэта. Они позволяют также расширить общее представление о литературном процессе в России 1910-х — 1920-х гг.
Чихачеву П. В., июнь-июль 1925
Июнь-июль 1925 г. Москва
Договорился с профессором Кожевниковым, который лечил В. И. Ленина. Вези маму в больницу имени Семашко (Щипок, 8).
Козлову В. П., вторая половина 1925
Вторая половина 1925 г. Москва
Товарищ Козлов, был у тебя, дома не оказалось, звони мне по телефону 4-91-53.*
Горькому М., 3 июля 1925
3 июля 1925 г. Москва
Дорогой Алексей Максимович!
Помню Вас с последнего раза в Берлине.* Думал о Вас часто и много.
В словах, и особенно письменных, можно сказать лишь очень малое. Письма не искусство и не творчество.
Я всё читал, что Вы присылали Воронскому.*
Скажу Вам только одно, что вся Советская Россия всегда думает о Вас, где Вы и как Ваше здоровье. Оно нам очень до́ро́го́.*
Посылаю Вам все стихи, которые написал за последнее время.
И шлю привет от своей жены, которую Вы знали еще девочкой по Ясной Поляне.*
Желаю Вам много здоровья, сообщаю, что все мы следим и чутко прислушиваемся к каждому Вашему слову. Любящий Вас Сергей Есенин. 19. 3/VII.25. Москва.
Чагину П. И., 6 июля 1925
6 июля 1925 г. Москва.
Дорогой Петр Иванович! Вязну в хлопотах* и жду не дождусь того дня, когда снова предстану у врат Бакраба.*
Как живешь? Завидую тебе за те звездочки, которые ты можешь считать не на небе, а на земле.
Ну, да ладно! Свидимся — нагоним.
Привет всей твоей и моей семье.* Обними отца и Петэ.*
Едет в Москву он или нет?
Соня* кланяется. Жмет руки.
Толстой-Есениной С. А., 7 июля 1925
С. А. ТОЛСТОЙ-ЕСЕНИНОЙ*
7 (?) июля 1925 г. Москва
Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом. Я в Гизе,* еду «Красную Новь», «Огонек» и позвоню.
Толстой-Есениной С. А., 15 июля 1925
С. А. ТОЛСТОЙ-ЕСЕНИНОЙ*
15 июля 1925 г. Кузьминское
Чувствую хорошо скоро увижу* люблю — Сергей
На бланке: М скву Остоженка Померанцев пер. дом 3
кв. 8 Софье Толстой
Берзинь А. А., До 25 июля 1925
До 25 июля 1925 г. Москва
Милая Анна Абрамовна!
Сегодня утром я сказал Екатерине, чтоб она взяла деньги из «Красная новь».*
Вчера я сговорился с Казиным.
Я условился с ней. Должны были встретиться в «Современной России». Она получила деньги, купила себе платье, ночью ей еще шила портниха* и ни копеечки мне не привезла и сама не показывается.
Всему этому конец. … Но главное в том, что, надеясь и будучи уверен в своих деньгах, я зашел обедать в ресторан. Денег за расплату не хватает.
Позвоните Марку* и возьмите у него 50 руб. до среды на свое или мое имя. Пошлите Илюшку. Люб С. Есенин.
Вержбицкому Н. К., до 25 июля 1925
До 25 июля 1925 г. Москва
Милый друг мой, Коля!
Всё, на что я надеялся, о чем мечтал, идет прахом.* Видно, в Москве мне не остепениться. Семейная жизнь не клеится,* хочу бежать. Куда? На Кавказ!
До реву хочется к тебе, в твою тихую обитель на Ходжорской, к друзьям.*
Когда приеду, напишу поэму о беспризорнике, который был на дне жизни, выскочил, овладел судьбой и засиял. Посвящу ее тебе в память наших задушевных и незабываемых разговоров на эту тему.*
С новой семьей вряд ли что получится, слишком всё здесь заполнено «великим старцем», его так много везде, и на столах, и в столах, и на стенах, кажется, даже на потолках, что для живых людей места не остается.* И это душит меня. Когда отправлюсь, напишу.* Заеду в Баку, потом Тифлис.* Обнимаю тебя, голубарь, крепко. Галя шлет привет.* Твой С. Есенин.
Толстой-Есениной С. А., до 25 июля 1925
С. А. ТОЛСТОЙ-ЕСЕНИНОЙ*
До 25 июля 1925 г. Москва
Не знаю, что сказать. Больше ты меня не увидишь. Ни почему. Люблю, люблю.
Берзинь А. А, 26 июля 1925
26 июля 1925 г. Ростов-на-Дону
Смотри не нагадай, мать.
Едем хорошо. Сейчас Ростов.
Целую. Сергей Есенин.
Угол Софийки и Рождественки
Отдел крестьянской литературы
Эрлиху В. И., 26 июля 1925
26 июля 1925 г. Ростов-на-Дону
Рукой С. А. Толстой-Есениной: 26/VII 25.
Эрлих, милый, мы в поезде, по дороге в Баку. Ужасная Москва где-то далеко и верстами и в памяти. Последние дни были невероятно тяжелы. Сейчас блаженно-сонное состояние и физического и душевного отдыха. Вас вспоминаю часто и очень, очень хорошо и никогда не забуду Вашего отношения. Очень надеюсь, что у Вас всё совсем-совсем хорошо. Напишите: Баку, «Бакинский рабочий», П. И. Чагину — нам. С. Толстая.
Рукой С. А. Есенина: Сергей.
Но если ты не женился,
На обороте рукой С. А. Толстой-Есениной: Вольфу Иосифовичу
Текст книги «Любящий Вас Сергей Есенин»
Автор книги: Юлия Андреева
Биографии и мемуары
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Соня, – пишет Есенин Толстой 7 июля 1925 года.
Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом. Я в Гизе, еду «Красную Новь», «Огонек» и позвоню.
Последняя встреча с ним произвела на меня тяжелое и большое впечатление, – пишет В. Маяковский. – Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его темных (для меня, во всяком случае) спутников несло спиртным перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепляемого помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжелому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали «среду» и разошлись с убеждением, что за Есениным смотрят его друзья – есенинцы.
Милая Анна Абрамовна!
Сегодня утром я сказал Екатерине, чтоб она взяла деньги из «Красная новь».
Вчера я сговорился с Казиным.
Я условился с ней. Должны были встретиться в «Современной России».
Она получила деньги, купила себе платье, ночью ей еще шила портниха и ни копеечки мне не привезла и сама не показывается.
Всему этому конец. Но главное в том, что, надеясь и будучи уверен в своих деньгах, я зашел обедать в ресторан. Денег за расплату не хватает.
Позвоните Марку и возьмите у него 50 руб. до среды на свое или мое имя. Пошлите Илюшку.
– Не знаю, что сказать, – пишет Сергей Есенин супруге. – Больше ты меня не увидишь. Ни почему. Люблю, люблю.
Это бывает, дорогая моя, не после ночи, а спустя 9 месяцев, – писал 26 июля 1925 года Есенин Берзинь. – Мы, конечно, огорчены с Соней, что он родился мертвеньким. Но, плача и тоскуя, радостно приветствуем тебя. Привет всем, Юхову, Марку, Яблонскому[164] 164
Виктор Петрович Яблонский (фамилия при рождении Зайкин, 1897–1941) – российский, советский актер театра и кино, поэт.
Смотри не нагадай, мать.
Едем хорошо. Сейчас Ростов.
Целую. Сергей Есенин.
– Приходит утром ко мне, на Бассейную, – рассказывает В. И. Эрлих.
– А знаешь, мне Клюев перстень подарил! Хороший перстень! Очень старинный! Царя Алексея Михайловича!
Он кладет руки на стол. Крупный медный перстень надет на большой палец правой руки.
– Так-с! Как у Александра Сергеевича?
Есенин тихо краснеет и мычит:
– Ыгы! Только знаешь что? Никому не говори! Они – дурачье! Сами не заметят! А мне приятно.
– Ну и дите же ты, Сергей! А ведь ты старше меня. И намного.
– Милый! Да я, может быть, только этим и жив.
Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю. Пусть лучше легенды ходят! Верно?
– Эрлих, милый, мы в поезде, по дороге в Баку, – пишет Соня 26 июля 1925 года В. И. Эрлиху.
Ужасная Москва где-то далеко и верстами, и в памяти. Последние дни были невероятно тяжелы. Сейчас блаженно-сонное состояние и физического, и душевного отдыха. Вас вспоминаю часто и очень, очень хорошо и никогда не забуду Вашего отношения. Очень надеюсь, что у Вас все совсем-совсем хорошо. Напишите: Баку, «Бакинский рабочий», П. И. Чагину – нам.
Ниже дописано рукой С. Есенина
У меня не плохая «жись»,
Но если ты не женился,
Летом 1925 года, видимо, вернувшись с Кавказа, Есенин отправляется в Константиново на свадьбу дальних родственников. Его сопровождает молодая привлекательная женщина. Наверное, жена, наивно предполагают односельчане.
– Подошла к нам… молодая женщина с длинными косами, – вспоминал друг его детства Иван Копытин[165] 165
Иван Федорович Копытин (1894–1979) был односельчанином и другом детства Сергея Есенина.
Милая Анна Абрамовна! – пишет Есенин Берзинь 3 августа 1925. – Дорогая, дорогая. Вы, вероятно, меня уже забыли по свойственной привычке для многих «с глаз долой – из сердца вон». Все же я Вам стараюсь напомнить о себе. Живу в Мардакянах, но тянет дальше. Куда – сам не знаю. Если очучусь где-нибудь вроде Байкала, не удивляйтесь. Как Марк?[166] 166
Речь идет о М. Н. Мейчике.
[Закрыть] По-прежнему ли он держит завет, надписанный ему мною на книге (обещание)[167] 167
20 июля 1925 года Есенин сделал дарственную надпись на книге «Персидские мотивы»: «Для милого Марка с любовью жаркой только с просьбой «не кусаться» и не ругаться».
[Закрыть] , или продолжает ту же зубоврачебную практику Что с Като?
Дорогая моя, друг бесценный, не откажи мне написать, что хочет от меня Николаев. Мне это очень важно. Так как собрание для меня очень дорого. На днях вышлю тебе еще целый ряд стихов, новых и старых. Передай их Ермолаичу (так я зову сейчас в шутку Евдокимыча [168] 168
И. В. Евдокимов.
[Закрыть] ). Нужны ли ему автобиографические сведения? Когда? Мне очень жаль, что я не созвонился с Николаевым.
Устрой с деньгами Илюшке [169] 169
Прежде деньги в Госиздате согласно доверенности получала Екатерина, но Есенин рассорился с любимой сестрой.
[Закрыть] и прости, родная, что письмо не описательное, а писательское. Сама понимашь. Привет Юкову. Целую твои лапки.
– В начале осени 1925 года в день его рождения (Есенину исполнилось тридцать лет) наметили встречу, но она не удалась из-за невменяемого состояния поэта, – вспоминает И. В. Евдокимов.
Встречи происходили два года: в 1924 и в 1925 годах. Было их довольно много. И от этих встреч на всю жизнь остались тяжелые и радостные воспоминания, какой-то горький и гладимый аромат.
– Дорогая Анна Абрамовна! – пишет Есенин 16 октября.
Положение хуже, чем у свиньи, которую откармливают на убой.
Черт с ними, что деньги от всего того, что я не беру их, накапливаются, дело в том, что у меня ни монеточки. Даже в кино нет на билет, а Шурке на трамвай.
Дорогая! Ты всегда была моим ангелом-хранителем. Устрой что-нибудь из тех мест, где это возможно. Половина жизни за 100 руб. И целая поэма о гнусности денег.
P.S. Не употребляй спиртных напитков. Страшный вред здоровью и благополучию. Я всегда это знал, потому и проповедую.
– …Он ждал меня у Садофьева[170] 170
Садофьев Илья Иванович – русский советский поэт, переводчик. Председатель Ленинградского Союза поэтов.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль…
Уже этим началом он сжал мне душу, точно в кулак. Почему-то сразу вспомнился «Реквием» Моцарта. Я не могу сейчас воспроизвести весь наш разговор точно. Помню, что Есенин шутил и был доволен, что «проверил» поэму еще на одном слушателе. На следующий день мы решили снова встретиться. Он обещал приехать ко мне к обеду. Но я его так и не дождался.
Есенин действительно был любимым поэтом, во всех смыслах этого слова. Его любили женщины, друзья по писательскому цеху, его любили в издательствах, и его любила и заботилась о нем советская власть.
25 октября 1925 года Христиан Раковский[171] 171
Христиан Георгиевич Раковский (псевдоним Инсаров, наст. фамилия Станчев, урожденный 1 августа 1873 года, Котел – 11 сентября 1941) – советский политический, государственный и дипломатический деятель. Участвовал в революционном движении на Балканах, во Франции, в Германии, России и Украине.
[Закрыть] в личном письме к Дзержинскому просит последнего:
…Спасти жизнь известного поэта Есенина – несомненно, самого талантливого в нашем Союзе, предлагая…пригласите его к себе, проборите хорошо и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который не давал бы ему пьянствовать…
Ознакомившись с письмом, Дзержинский передает его своему другу, секретарю, управляющему делами ГПУ В. Д. Герсону с пометкой
М. б., Вы могли бы заняться?
Ниже резолюции Дзержинского пометка, сделанная рукой Герсона:
Звонил неоднократно – найти Есенина не мог.
Дорогая Соня, я должен уехать к своим. Привет Вам, любовь и целование.
Письмо написано до 26 ноября 1925 года. Москва.
В конце ноября Софья Толстая-Есенина договаривается с директором платной психоневрологической клиники Московского университета профессором П. Б. Ганнушкиным[172] 172
Петр Борисович Ганнушкин (24 февраля (8 марта) 1875 – 23 февраля 1933, Москва) – русский психиатр, ученик С. С. Корсакова и В. П. Сербского, создатель оригинальной психиатрической школы.
[Закрыть] о госпитализации Сергея.
– Соня! Пожалуйста, пришли мне книжку Б. (Блока), – пишет С. Есенин 9 декабря 1925 из больницы.
21 декабря поэт покинул клинику, направившись прямым ходом в Госиздат, где аннулировал все доверенности. Потом снял со сберкнижки почти все деньги и через день уехал в Ленинград, где остановился в гостинице «Англетер».
Известно, что Есенин в Ленинграде не ходил по издательствам, не назначал творческих вечеров.
Перед тем как уйти из больницы, Есенин написал последнее в своей жизни письмо супруге:
Соня. Переведи комнату на себя. Ведь я уезжаю [173] 173
Есенин уехал в Ленинград 23 декабря 1925 года.
[Закрыть] и потому нецелесообразно платить лишние деньги, тем более повышенно.
Письмо было написано между 17 и 19 декабря 1925 года. Москва.
Глава 35. Последний путь
О смерти Есенина мне позвонили по телефону.
– Всю ночь мне казалось, что он тихо сидит у меня в кресле, как в последний раз сидел, – пишет Августа Миклашевская.
Помню, как из вагона выносили узкий желтый гроб, как мы шли за гробом.
И вдруг за своей спиной я услышала голос Клычкова:
– Ты видел его после больницы?
– Я встретил его на вокзале, когда он ехал в Питер. Ох и здорово мы выпили!
Мне хотелось ударить его.
Когда я шла за закрытым гробом, казалось, одно желание было у меня – увидеть его волосы, погладить их. И когда потом я увидела вместо его красивых, пышных, золотых волос прямые, гладко причесанные, потемневшие от глицерина волосы (смазали, снимая маску), мне стало его безгранично жалко.
Есенин был похож на измученного, больного ребенка. Все время, пока гроб стоял в Доме печати на Никитском бульваре, шли гражданские панихиды. Качалов [174] 174
Василий Иванович Качалов (настоящая фамилия– Шверубович; 1875–1948) – ведущий актер труппы Станиславского, один из первых Народных артистов СССР (1936). Его имя носит Казанский драматический театр, один из старейших в России.
[Закрыть] читал стихи. Зинаида Райх обнимала своих детей и кричала: «Ушло наше солнце». Мейерхольд бережно обнимал ее и детей и тихо говорил: «Ты обещала, ты обещала…».
В конце декабря 1925 Сергей Есенин неожиданно появляется в Ленинграде, сбежал от женщин, от вечно пьяной компании, да и от врачей, пытавшихся в последнее время руководить жизнью не желающего подчиняться кому бы то ни было поэта:
– Он говорил, что бежал из Москвы от рассеянной жизни, что он хочет работать и именно здесь, на невских берегах, найдет наконец так настойчиво ускользающий от него покой, – пишет в своих воспоминаниях Всеволод Рождественский.
Впоследствии оказалось, что он действительно бежал, не сказав ни слова ни жене, ни друзьям, и чуть ли не из лечебницы, где находился последние дни. О его приезде знали немногие. Есенин решительно отказался от всяких литературных выступлений и не заходил в редакции.
Начиналась метель. Сухой и злой ветер бил нам в лицо.
Дверь есенинского номера была полуоткрыта. Меня поразили полная тишина и отсутствие посторонних. Весть о гибели Есенина еще не успела облететь город.
Прямо против порога, несколько наискосок, лежало на ковре судорожно вытянутое тело. Правая рука была слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшным – в нем ничто уже не напоминало прежнего Сергея. Только знакомая легкая желтизна волос по-прежнему косо закрывала лоб.
Одет он был в модные, недавно разглаженные брюки. Щегольской пиджак висел тут же, на спинке стула. И мне особенно бросились в глаза узкие, раздвинутые углом носки лакированных ботинок. На маленьком плюшевом диване, за круглым столиком с графином воды, сидел милиционер в туго подпоясанной шинели и, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол. Он словно обрадовался нашему прибытию и тотчас же заставил нас подписаться как свидетелей. В этом сухом документе все было сказано кратко и точно, и от этого бессмысленный факт самоубийства показался еще более нелепым и страшным.
Обстановка номера поражала холодной, казенной неуютностью. Ни цветов на окне, ни единой книги. Чемодан Есенина, единственная его личная вещь, был раскрыт на одном из соседних стульев. Из него клубком глянцевитых переливающихся змей вылезали модные заграничные галстуки. Я никогда не видел их в таком количестве. В белесоватом свете зимнего дня их ядовитая многоцветность резала глаза неуместной яркостью и пестротой.
Заграничные галстуки, возможно, выбирала для него Айседора, там, в дорогих парижских магазинах, может, на бульварах Берлина, где Есенин встретился с четой Толстых, или в Нью-Йорке, в СССР того времени просто не могло быть таких галстуков, а стало быть, перед смертью Есенин смотрел на ее подарок.
…В окне мелькал косой летящий снег, и на фоне грязноватобелого неба темная глыба Исаакия казалась огромным колоколом, медленно раскачивающимся в холодном тумане.
Комната понемногу наполнялась людьми. Осторожный шепот пробегал по ней. Передавались подробности, ставшие несколько часов позднее известными всему городу. В первые минуты много было противоречивого, неясного, тем более что Есенин не оставил никакой объясняющей записки, кроме известного четверостишия: «До свиданья, друг мой, до свиданья, // Милый мой, ты у меня в груди…».
– Санитары уже выносили из номера тело Есенина, – вспоминает H. Н. Никитин. – Вечером гроб с телом стоял в Союзе писателей на Фонтанке. Еще позднее дроги повезли Есенина на Московский вокзал. Падал снег. Толпа была немногочисленной. Еще меньше было народа на железнодорожной платформе возле товарного вагона. Вот все, что я помню… Нет, еще два слова.
Через некоторое время пошли разговоры, статьи: кто виноват в происшедшем? Поздно было искать, когда уже все случилось. Стихи Есенина и его жизнь не раз могли внушить тревогу, но почему-то все это воспринималось лишь в поэтическом аспекте. Справедливее всех написал А. В. Луначарский: «Все мы виноваты более или менее, надо было крепко биться за него…».
– Через сутки тело Есенина, усыпанное цветами, лежало в маленькой комнатке тогдашнего Союза писателей на Фонтанке, – продолжает Всеволод Рождественский. – Все кругом было строго, торжественно. Один за другим проходили прощавшиеся, иногда подолгу задерживаясь около гроба. Газеты называли Есенина талантливейшим лириком эпохи, печатали его неизданные стихи, окружали его имя уже ненужной ему теперь славой. Москва готовила торжественные похороны. Я глядел на строгое, вновь помолодевшее лицо Сергея. Теперь он был почти таким, как при жизни, только суровая складка неизгладимо легла между бровями.
Было много цветов. Были речи. Кто-то положил в изголовье несколько тоненьких книжек – стихи его молодости…
Именно в этом номере Есенин жил когда-то вместе с Айседорой. В хороших гостиницах существует традиция, предоставлять своим постоянным клиентам одни и те же апартаменты, чтобы те чувствовали, будто бы вернулись домой.
Через сутки гроб с телом Есенина, усыпанный цветами, установили в маленькой комнатке Союза писателей на Фонтанке. Пустили желающих попрощаться, и они шли, шли, шли бесконечной процессией. Кто-то останавливался у гроба подольше, кто-то шел дальше, кому-то отказывали силы. Сбылась мечта Есенина: теперь все газеты славили его на все лады, называя талантливейшим лириком эпохи, сразу же начали искать его изданные и не изданные стихи. А мертвого поэта уже ждала столица.
Осталась фотография, на которой возле тела Сергея Есенина стоят Зинаида Райх, Всеволод Мейерхольд, сестра Екатерина и мать Татьяна Федоровна. В день похорон матери Есенина дали возможность проститься с сыном, остановив на время человеческий поток.
В последних числах декабря 1925 года Айседора проживала в Париже, проводя время в обществе своего брата Раймонда[176] 176
Раймонд Дункан (Сан-Франциско 1874–1966) – американский танцор, художник, поэт и философ, брат танцовщицы Дункан, Айседора.
Спустя несколько дней газеты опубликовали открытое письмо знаменитой танцовщицы:
Эпилог
– С самого утра в бегах. Есенин и Сахаров собираются «скорым» в Москву, – долетают до нас запоздалые воспоминания о Сергее Есенине его друга В. И. Эрлиха. Впрочем, отчего же запоздалые. Скорее, преждевременные, он напишет их через пару лет после смерти поэта. Когда соберется книга «Есенин в воспоминаниях современников».
Часам к четырем мы попадаем в ресторан на Михайловской. Налицо не менее полутора десятков представителей русской литературы. Понемногу хмелеют. Есенин кричит, поматывая головой:
– Что ты мне говоришь – Пильняк![177] 177
Борис Андреевич Пильняк (настоящая фамилия Вогау, 29 сентября (11 октября) 1894, Можайск – 21 апреля 1938, Москва) – русский писатель, поэт.
[Закрыть] Я – более знаменитый писатель, чем Пильняк! К черту Москву! В Париж едем!
Все соглашаются. Действительно, в Париж – лучше.
– Ну вот! А теперь я буду стихи читать!
Он читает долго и хорошо.
Наконец его прерывает Сахаров:
– Кончай, Сергей! На вокзал надо!
– К черту вокзал! Не хочу вокзал! Париж хочу!
Его долго уговаривают и объясняют, что в Париж тоже по железной дороге надо ехать.
Наконец он соглашается.
– Ну хорошо! Едем! Но только в Париж! Смотри, Сашка!
К самому отходу поезда поспеваем на вокзал.
Сахаров и Есенин на ходу вскакивают в вагон и отбывают.
Странная история уже потому, что в Париже Есенин бывал только с Айседорой, и, судя по его же комментариям к этой поездке, получалось, что век бы он этого самого Парижа не видел. И вдруг теперь, пусть и по пьяному делу, а вот, оказывается, екало его сердце при воспоминании о городе цветущих каштанов. Стало быть, что-то все-таки понравилось ему за границей, что-то ненароком да запало в душу, или, быть может, запоздалое воспоминание о любимой и любящей его женщине вдруг мелькнуло в сознании, как мелькает из-за поворота до боли знакомый длинный шелковый шарф… Догнать бы, поймать, напугать, взъерошив крашенные хной рыжие волосы, обнять и поцеловать, нежно, нежно…
– Я рыдала о нем много долгих часов, сколько могла… Сейчас у меня полоса сплошных страданий и невзгод, поэтому меня часто посещает искушение последовать его примеру. Только я уйду в море[178] 178
И. Дункан, А. Р. Макдугалл. «Русские дни Айседоры Дункан и ее последние годы во Франции».
Честно поведав о своих планах, Айседора направилась к берегу, не раздеваясь, скинула туфли. После чего, подняв руки к небу, вошла в воду и шла так, уходя все глубже и глубже. Вода достигла шеи, добралась до подбородка, поцеловала Айседору в ярко накрашенные губы… еще несколько мгновений… и… Заметивший Айседору с берега английский офицер вытащил ее из воды.
«Не правда ли, какая прекрасная сцена для фильма!» – произнесла она, очнувшись.
Одной попытки самоубийства оказалось довольно.
В ноябре 1926-го, находясь в стесненных денежных условиях, отдавая долги, распродавая недвижимость, Айседора вдруг получит привет от своего покойного мужа. Извещение на получение денег за переизданные книги – 400 тысяч франков. Оказалось, что, женившись на Толстой, Есенин позабыл расторгнуть брак с Дункан. В то время и не такое случалось. Деньги были ей очень нужны, кроме того, это ведь она изначально вкладывала собственные средства в переводы и издания книг Сергея. Тем не менее Айседора отказывается от наследства в пользу матери и сестер поэта.
14 сентября 1927 года Айседора села в гоночную машину, закинув за плечи край ярко-красного шарфа с желтой летящей птицей. Повернувшись к своим знакомым, она помахала им рукой и, победно улыбаясь, воскликнула: «Прощайте, мои друзья. Я иду к славе!».
Соскользнувший с плеча Айседоры шарф накрутился на заднее колесо ее машины, Айседора погибла мгновенно.
– Хорошо помню дни после сообщения о смерти отца, – рассказывает Константин Есенин. – Мать лежала в спальне, почти утратив способность реального восприятия. Мейерхольд размеренным шагом ходил между спальней и ванной, носил воду в кувшинах, мокрые полотенца. Мать раза два выбегала к нам, порывисто обнимала и говорила, что мы теперь сироты.
Вот, пожалуй, и все, что я помню сейчас. Возможно, кое-что еще сохранялось в памяти в больших подробностях, когда мне было 20, 25, 30 лет. Как-то я записал все, что помнил. Но записи эти затерялись где-то в моих домашних архивах…